Под южными небесами

-- Бобкинъ портретъ вы отъ меня получите въ рамкѣ изъ раковинъ и можете въ Петербургѣ на письменный столъ у себя поставить,-- заявила Закрѣпина Николаю Ивановичу.

-- Мерси,-- поклонился Закрѣпивой тотъ и спросилъ жену:-- И ты сняла съ себя портретъ? Такъ за что-жъ тутъ сердиться-то? Дѣйствительно, надо и мнѣ снять съ себя кабинетные портреты... Я такъ съ синякомъ и снимусь. Пусть будетъ на память.

-- Дался ему этотъ синякъ!-- проговорила жена

-- У кого что болитъ, тотъ о томъ и говоритъ. Ты о купаньѣ, а я о синякѣ.

-- А хочешь имѣть мой портретъ въ купальномъ костюмѣ?-- спросила жена.

-- Да неужели ты снялась въ купальномъ костюмѣ?

Николай Ивановичъ всплеснулъ руками. Глафира Семеновна ласково кивнула ему головой и заговорила:

-- Только ты не сердись. Ничего тутъ такого нѣтъ особеннаго. Я заказала только три карточки: себѣ, тебѣ и Софьѣ Савельевнѣ. Софья Савельевна была все время со мной, когда я снималась... Фотографъ былъ старичекъ. Что-жъ тутъ такого? Вѣдь здѣсь всѣ купаются въ своихъ костюмахъ при мужчинахъ, такъ отчего-же фотографу-то? Вѣдь это-же предубѣжденіе.. А ты цивилизованный человѣкъ... И, наконецъ, мы здѣсь за границей..

Николай Ивановичъ стоялъ передъ женой совсѣмъ изумленный, скоблилъ себѣ затылокъ и, наконецъ, произнесъ, прищелкнувъ языкомъ:

-- Ну, Глаша! Ну, Глафира Семеновна! Ну мадамъ Иванова!

Онъ развелъ руками.

XLV.

На слѣдующее утро супруги Ивановы только еще встали и пили свой утренній кофе, какъ въ комнату къ нимъ кто-то постучался.

-- Кто тамъ? Ки е ля?-- спросила Глафира Семеновна по-русски и по-французски.

-- Это я. Докторъ Потрашовъ,-- былъ отвѣтъ изъ-за двери.-- Можно къ вамъ войти?

-- Боже мой! Но я еще не одѣта!-- воскликнула Глафира Семеновна.-- Я въ пеньюарѣ.

-- Врачей очень часто принимаютъ въ пеньюарахъ! Къ тому-же я увѣренъ, что вашъ пеньюаръ прелестенъ!-- кричалъ докторъ.-- Я къ вамъ съ курьезной новостью. Объ васъ кое-что напечатано въ газетѣ.

Глафира Семеновна встрепенулась.

-- Сейчасъ, сейчасъ... Все-таки я должна немножко поправиться, вы подождите,-- сказала она, вскакивая изъ-за стола, поправила растрепанныя постели, бросилась къ зеркалу, зашпилила пеньюаръ на груди брошкой, припудрилась, слегка провела гребенкой по волосамъ и крикнула:-- Войдите. Вошелъ докторъ Потрашовъ и поздоровался.

-- Въ мѣстномъ листкѣ сегодня есть кое-что про васъ,-- проговорилъ онъ супругамъ.

-- Про меня?-- воскликнула Глафира Семеновна.-- Ну, что я тебѣ говорила!-- обратилась она къ мужу.

-- Есть и про васъ, но болѣе про него,-- кивнулъ докторъ на Николая Ивановича.

Тотъ самодовольно улыбнулся и сказалъ женѣ:

-- Нѣтъ, милая, твоя слава только здѣсь, въ Біаррицѣ, среди полуумныхъ англичанъ и дряхлыхъ старикашекъ, распускающихъ слюни на купающихся бабенокъ, а моя слава распространится по всей Европѣ! Да-съ... Что-нибудь насчетъ полѣна или бревна?-- спросилъ онъ доктора.

-- Да, да... Ужасъ, что напечатали! Чепуху какую то...

-- Ну, да... Еще вчера въ Казино нѣкоторые говорили, что можетъ быть это было и не бревно, а какой-то электрическій угрь, которые здѣсь часты... Угрь задѣлъ меня, ожогъ электричествомъ и вотъ вслѣдствіе этого у меня явился синякъ.

-- Но вѣдь ничего подобнаго-же не было, ты самъ знаешь,-- возразила Глафира Семеновна.

-- Ничего не извѣстно. Можетъ быть и было, но я не замѣтилъ,-- проговорилъ супругъ.

Онъ ужъ и самъ сталъ вѣрить, что его что-то ушибло при купаньи.

-- Но вѣдь ты это самъ сочинилъ, Николай... И про полѣно, я про бревно...-- уличала его жена.

-- Самъ или не самъ -- это все равно,-- уклонился Николай Ивановичъ отъ отвѣта: -- Но что могъ быть электрическій угрь -- это возможно. Про угря говорилъ не кто-нибудь, а профессоръ, одинъ нѣмецкій профессоръ, а генералъ Квасищевъ перевелъ мнѣ, что онъ говорилъ. Профессоръ говорилъ это по-нѣмецки. Про электрическаго угря, то-есть.

-- Что ты намъ зубы-то заговариваешь!-- вопіяла Глафира Семеновна.-- Мы-же вѣдь очень хорошо знаемъ, что ты подбилъ себѣ глазъ, упавъ съ трапеціи на велодромѣ.

-- Да, это вѣрно. Но электрическій угрь все-таки могъ стегнуть меня хвостомъ и подправить синякъ, когда я купался. А я этого не замѣтилъ. Но я почувствовалъ что-то... Я помню.

-- Вотъ вретъ-то! Ахъ, лгунъ! И это кому-же? Свидѣтельницѣ, которая видѣла, какъ онъ съ трапеціи сверзился.

-- Оставь, Глаша. Я знаю только одно, что съ вечера синякъ былъ меньше, а на утро, когда я выкупался въ морѣ, онъ разросся втрое... Ну, и значитъ, электрическій угрь. Садитесь, докторъ. Кофею не прикажете-ли?-- предложилъ Николай Ивановичъ Потрашову.

-- Два раза ужъ сегодня кофе пилъ,-- отвѣчалъ докторъ, присаживаясь къ столу и развертывая мѣстный листокъ, гдѣ печатаются біаррицкія злобы дня, а главное, фамиліи пріѣзжихъ на морскія купанья.-- Сейчасъ я переведу вамъ, что здѣсь напечатано о васъ.

И докторъ, смотря во французскій текстъ, началъ читать по-русски: