Под каблуком у Золушки

— Пффф, — откинулась на спинку стула эта дородная женщина. — Вернёт она. Это не моё дело в какое мусорное ведро бросает мой сын свои деньги. Заплатил, значит, мог. Я не об этом. Я о том, что не смей ему давать даже слабую надежду. И если жизнь тебе твоя не дорога, подумай о ребёнке.

— Вы считаете из него выйдет плохой отец? — не знала Оксанка как говорить на эту щекотливую тему.

— Я считаю, что раз Бог не дал мне внуков, значит, есть в этом какой-то особый смысл. А у твоего ребёнка отец есть. Вот и не будь кукушкой. Не подкладывай свои яйца в чужие гнёзда.

Она выставила её одним взмахом руки.

Но Оксанка не могла пока остаться без работы. С ипотекой или без, а впереди у неё долгий отпуск по уходу за ребёнком. Родители уже на пенсии, хоть папа ещё и работает — она у них поздний ребёнок. И мысль, что долг за ипотеку она вернёт, тоже не давала ей покоя.

Мало того, что над ней дамокловым мечом повисла угроза снова остаться без работы, так ещё и в офисе она теперь себя чувствовала, как на раскалённой сковороде.

Коллеги откровенно игнорировали её, шушукались за спиной и устраивали мелкие пакости в виде вовремя не озвученной информации или передёргивания фактов.

— Тебя бухгалтерия искала, — сказала ей Инночка вместо «здраствуй».

Оксанка посмотрела на часы — без десяти девять. А бухгалтерия раньше десяти, не испивши чая, не почесав языки и не наведя красоту даже трубки телефонные не брала.

— Их ещё и на работе то нет, — растерялась Оксанка.

— Да, потому что Вера тебя ещё в пятницу искала, — поправляя губы, ответила Инночка. — Но ты, наверно, опять где-нибудь с Владиком обедала.

— Я отпрашивалась к врачу, — зачем-то оправдывалась Оксанка. — По какому вопросу меня Вера спрашивала?

— Нам не докладывали, — закрыла косметичку девушка и дала понять, что разговор окончен.

Оксанка села на своё место. Компьютер не включался. Она нажимала одну кнопку, другую, но он словно умер. Только этого ещё не хватало!

Она обошла свой стол и увидела, что шнур питания просто выдернут из розетки. И злорадная улыбка Инночки, не оставила сомнений кто опустился до такой мелкой пакости.

И небольшая вроде неприятность, но подвох заключался в том, что Оксанка со своим животом не могла протиснуться в эту щель за шкафом, чтобы дотянуться до розетки. И попросить больше некого.

— Инна, помоги мне, пожалуйста, подключить шнур. Наверно, уборщица нечаянно выдернула, — дала ей Оксанка шанс.

— Не-а, — встала из-за своего стола девушка. — Я мерзким врушкам не помогаю.

Она обвела взглядом пустой кабинет и демонстративно вышла, а тяжёлый понедельник отсчитал свою первую рабочую минуту.

— И мне пришлось выйти и попросить парня из отдела напротив, — рассказывала Данке конец этой истории Оксана. — И пока мы пришли, кто-то шнур мне уже воткнул, и я выглядела полной дурой ещё и в его глазах.

Данка заехала за ней после работы, чтобы вечером погулять в парке и поговорить.

Они сидели на удобной лавочке возле большого рукотворного пруда, и, нежась в лучах вечернего солнца, наблюдали за снующей на роликах детворой и всплывающими к поверхности толстыми карпами, которым кидали хлеб горожане.

— Вот сучка! — возмущалась подруга. — Покажи мне её. Я ей все космы повыдираю.

— Сиди уж, выдиральщица, — улыбнулась ей Оксанка.

— Мне кажется, тебе надо действительно заканчивать с этой работой. На хрен они тебе нужны все эти нервотрёпки. То мамаша со своим гонором, то коза эта безрогая. В сад! Всех в сад! Вот вернётся Кайрат, увидишь, как глубоко он поддержит мою точку зрения.

— Так он уже вернулся, Дан, — посмотрела она на подругу.

— В смысле? Приехал? В город?

— Да.

— Ну, вот и славно, — сказала она явно не понимая как реагировать на Оксанкин равнодушный вид. — Когда ты узнала? Сегодня? Он звонил?

— Нет, он приезжал. В субботу.

Данка развернулась к ней всем корпусом и уставилась как на душевнобольную.

— И что?

— Ничего. Забрал кольцо и ушёл.

— Как забрал кольцо? — она даже подпрыгнула на лавочке.

— Ну, не сразу, конечно. Немного посопротивлялся. Сказал, что любит меня. И уходить не хотел.

На её лицо, меняющееся словно посмертная маска и застывающее восковым слепком, было страшно смотреть.

— Но я его выгнала.

— Оксана, ты нормальная? С тобой вообще всё в порядке?

— Да. Со мной всё хорошо, как никогда.

— Ты сохла по нему всю жизнь, — она встала, сделала круг вокруг себя и снова села. — Ты сказала ему про ребёнка?

— Значит, отсохла. Нет, не сказала. Как-то к слову не пришлось.

— Я ничего не понимаю, — она снова встала, и снова села, протянула руку. — Ущипни меня. Мне кажется я сплю и вижу совершенно идиотский, но страшный сон. Ай! Ну, не так же сильно!

— Дан, это не сон. Он вернулся. Но я выставила его. И сказала, что больше не люблю.

— А ты его больше не любишь? — она смотрела во все глаза, и в этот момент они так были похожи с Каем.

— Я не знаю. Но это какое-то странное чувство, — она почесала голову совсем как свой отец, взъерошив их на затылке. — Я даже не знаю, как объяснить.

— Ну, уж как-нибудь постарайся.