Под каждой крышей свои мыши

-- Вы чего это, девушка, только одна бутылка стоит 17 рублей! -- А, простите, я два года не была на родине... Затем, красная, как помидор, Яна помчалась на поиски телефонной карточки, чтобы предупредить родителей о том, что они прилетают позднее. Все телефону родственников были заняты, и как всегда ее выручила верная Наталья. Мартину тем временем повезло: как американскому гражданину ему без проволочек выдали билеты на ближайший рейс (все товариши с русскими паспортами провожали иностранцев завистливыми взглядами)... Друг семьи Леня привез Яниных родителей в Пулково на своей машине. Tаким счастьем было всех обнять! При взгляде на отца у Яны сжалось сердце - как же он высох, и на лице какие-то красные пятна... "А ты совсем не меняешься, девочка, -- сказал он, -- такое же лицо, каким было и в 20 лет..." Квартира родственников Яны на канале Грибоедова летом пустовала, -- та самая квартира, где 3 года назад Яна и Мартин поливали летом цветы. Петербург поразил отвыкшую Яну загазованным воздухом (начался аллергический кашель), ароматами сигарет и пива, и лежащими на асфальте нечистотами. -- Если бы я знал, то привез бы резиновые сапоги, - проворчал Мартин, глядя на эти украшения. -- Нет, нет, вы не подумайте, -- успокаивали их родственники, -- это лишь временное явление - забастовка дворников... Яну разбудил колокольный перезвон в Никольской церкви, и ее пронзило ощущение счастья и узнавания. Несмотря на отсутствие горячей воды, сплошь и рядом раскопанные улицы, летний Петербург был прекрасен своей щемящей красотой, особенно их любимые пригороды. Она оказалась в обьятиях своей прежней жизни. И началось: телефоные звонки с утра до ночи, встречи, поездки, театры, музеи и визиты, визиты. Яны на всех не хватало. Даже московская подруга приехала их навестить. Здесь Яна была как рыба в воде, сама собой. Все ее знали по многу лет. А как приятно было разговаривать на родном языке... -- Скучаешь по Петербургу? -- Нет, скучаю по людям, а Петербург всегда для меня был очень тяжелым городом с грустными воспоминаниями... Там мне в образе Родины снится в основном Рождествено - теперь абсолютно понимаю ностальгию Набокова по этим местам... -- Как странно, говорят, все через какое-то время в Америке начинают страшно скучать по Питеру, -- удивилась одна знакомая. -- О чем ты говоришь? - поддержала Яну ее крестная, -- забыла, что у нас на Ржевке творится вокруг дома и на что ты недавно наступила на лестнице? Стала бы ты скучать по такому? -- Kак мне вам обьяснить? Питерская земля пропитана кровью, и сам город построен на костях - ни для кого не секрет. А в Сакраменто совсем другая энергетика, хотя я и называю его "деревенька моя, Сакраментовка". Калифорния принадлежала Мексике до 1850 года, стало быть, Гражданская война между и Севером и Югом эти территории не затронула. Кроме конфликтов с индейцами и человеческих трагедий во II-ю Мировую, я, пожалуй, и не припомню войн в истории этого города. Мне там легче дышится, и если бы не моя работа, то была бы абсолютна счастлива,-- поделилась Яна. Больше всего Мартину понравилось у родителей Яны на даче, в Рождествено - там он даже спал без привычных снотворных. Дом в Рождествено построил Янин дедушка по материнской линии, когда вышел из сталинских лагерей и ссылки. После смерти деда и бабушки там продолжала жить Янина тетя (мамина сестра). Каждое лето на каникулах в детстве Яна счастливо проводила со своей бабушкой и далее, на протяжении всей жизни, приезжала на семейную дачу. Это была ее Тара. Ее прикосновение к счастливому детству. Янин отец провел для нее с Мартином эскурсию по местам Достоевского и Набокова в Петербурге. Они также прошлись той дорогой, по которой Раскольников шел убивать старуху-процентщицу. Янин отец знал свой город досконально и был счастлив разделить накопленные годами знания. Мартин наслаждался отпуском, душевной теплотой окружавших их людей, а главное - удаленностью от своей бывшей супруги и ее бесконечных притязаний. Кульминацией пребывания стала их отвальная в квартире у родителей, на Фонтанке. 8 августа там собрались почти все друзья и родственники, пели, шутили, произносили замечательные тосты. Общество было преимущественно женским: на 20 дам всего 4 кавалера, включая Яниного отца. На получившихся фотоснимках, -- Яна бережно хранила самый любимый - она рядом с отцом - оба такие веселые! Хорошо им было вдвоем, но - мало отпущено времени. -- Сколько красивых, умных и одиноких женщин, -- удивился Мартин,-- я давно читал о плачевной статистике, но другое дело, когда сталкиваешься вплотную... -- А я тебе давно говорила, -- насупилась Яна, - сначала сталинские репрессии и II-я мировая война, после - Афган и Чечня... Затем, кто из мужиков не успел спиться, тот сбежал за бугор... Посмотри, в Рождествено вымерли все соседи мужеского пола, даже Серега, с кем мы играли в детстве, - все по пьянке. Вырождение налицо! Все мои подружки не замужем, даже родная сестра в разводе. Так что, дражайший, тебе есть где тут разгуляться... Провожали их в обратный путь Янины родители и муж троюродной сестры. В аэропорту Мартин "взял на себя тещу": "Вера, не надо плакать, пожалуйста". А Яна держала своего папу за руку. Отец был измучен недавними хлопотами из-за гостей и мечтал сбежать в свое любимое Рождествено -- ведь до начала занятий в консерватории оставалось совсем немного. В Шереметьево, возле барьера таможни, разыгралась душераздирающая сцена: пожилая женщина с маленьким мальчиком громко молила таможенника ее пропустить, несмотря на потерянные ею документы. Здоровенный таможенник поспешил удалиться, и на смену ему выполз другой, тоже с лицом, не обремененным интеллектом. Яне вспомнился плакат у таможни в Сакраменто: "Мы - лицо нашей нации!"... Последняя увиденная картина: женщина с рыданиями встает на колени перед чиновником на глазах у тысячной толпы... Пассажиров "Аэрофлота" пропустили через контроль самыми последними -- перед ними пронеслись направляющиеся в Анталию и на Канары. После Шереметьева Яне наконец-то безумно захотелось домой, в их чистенький и спокойный городок. Да, она почувствовала, что возвращается к себе домой.