Под кожей – только я

— Я должен вернуться в Ганзу. Должен быть рядом с Вольфом.

Ли Чи помолчала, в задумчивости глядя на зеркальную гладь пруда.

— Ты очень привязан к нему, да?

— Отец всегда был…

— Я не о мессере Вагнере. О Вольфе.

Весть о внезапной кончине отца потрясла Тео. Первая невосполнимая потеря на пороге взросления. Ему отчаянно хотелось ощутить на правом плече руку Вольфа, услышать его глубокий спокойный голос. Вольф всегда был ему как отец. Ближе, чем отец, внимания и похвалы которого он бесплодно добивался все детство. Мессер вечно был занят неотложными делами, а у Вольфа всегда находилась свободная минутка, чтобы выслушать его путанный пересказ горестей и радостей ушедшего дня и подоткнуть одеяло, чтобы получился уютный теплый кокон. Он проявлял чудеса выдержки, в сотый раз разъясняя Тео сложную задачу по алгебре. Он учил его бриться, завязывать галстук и правильно отвечать на рукопожатие. Он никогда не смеялся над его сонными заклинаниями для поиска брата — удочкой, которую он закидывал в медленную мутную реку, втайне рассчитывая выловить совсем иной, драгоценный улов. И, кажется, Вольф догадывался обо всем и не порицал его за это. И вообще он был единственным, кто хотя бы изредка разговаривал с ним о матери, разрешал произносить ее имя.

— Да. Вольф был рядом всегда, с самого детства.

— Скажи, а если бы тебе предстояло сделать выбор: он или я?

— Что?

— Чью сторону ты бы занял?

— Я… я не хочу выбирать. И разве мы — не одна семья?

— Конечно, мой мальчик, так и есть. Но видишь ли… между мной и Вольфом возникли некоторые разногласия относительно твоего воспитания. Он требовал, чтобы ты вернулся в Ганзу и приступил к занятиям. А я… я совсем не готова отпустить тебя. А теперь все еще сильнее запуталось: я бы хотела стать твоим опекуном до совершеннолетия, но вряд ли советник Вагнер одобрит это.

— Но… Я должен проститься с отцом.

— К сожалению, это невозможно. Уверена, когда первая боль утраты после смерти брата утихнет, советник Вагнер прислушается к доводам разума и мы придем к согласию. Пока же тебе лучше оставаться здесь. Обещаю, мы отправимся в Бремен сразу, как только все уляжется. Возможно, через месяц. Или ближе к весне.

Она легко провела рукой по щеке Тео и примирительно улыбнулась.

— Мы еще обязательно обсудим это, милый, но чуть позже, хорошо? Я должна идти: до завтрака мне еще нужно успеть просмотреть деловые письма и ответить на соболезнования.

Когда Ли Чи ушла, Тео смотрел на слепящую рябь пруда, пока не заслезились глаза. В неполные шестнадцать он унаследовал жезл мессера Ганзы. Но кто же он на самом деле, за вычетом фамилии и передавшегося по наследству дара читать мысли? Он знает английский, латынь, древнегреческий, а теперь еще и довольно сносно изъясняется на мандарине. Помнит даты и исход величайших сражений в мировой истории и имена полководцев, которые вели армии в бой. Неплохо играет в шахматы. Слегка разбирается в живописи и классической музыке — ровно настолько, чтобы поддержать светскую беседу.

Тео не мог избавиться от страха, что он не знает и не умеет ничего по-настоящему важного. Лука был прав, когда навал его цветком, выросшим в оранжерее. После долгих вечерних разговоров с Лукой он осознал, сколько всего прошло мимо, пока он зубрил историю Древнего Мира и упражнялся в спряжениях неправильных глаголов. Он никогда не удил рыбу, не плавал в открытом море и не поднимался в горы. Вряд ли сумел бы перевязать рану, разжечь костер или сварить похлебку, даже если бы умирал с голоду. Он абсолютно не представляет, как зарабатывал бы на жизнь, возникни вдруг такая необходимость. Учебные аудитории были единственным местом, где он чувствовал твердую землю под ногами. Оказавшись за пределами стен резиденции Вагнеров, Тео был сметен лавиной новых впечатлений и не раз попадал в тупик из-за постыдного незнания самых простых вещей. Его детские годы с тем же успехом могли пройти в девятнадцатом веке: доступные ему развлечения, досуг и круг учебных дисциплин за это время изменились не так уж значительно. Достоин ли он стать мессером Ганзы?

В ту ночь, когда они с братом устроили пикник в дворцовом парке и запалили костер прямо под старым вязом, Лука вспоминал разные истории из своего детства — то ли стараясь отыскать хоть какие-то точки соприкосновения, то ли нарочно подчеркивая инаковость их судеб. Он рассказывал об уличных мальчишках, с которыми носился днями напролет, о разных чудаках, живших по соседству, о школьных экзаменах, первых случайных заработках и потасовках. Тео впитывал эти рассказы, не веря до конца, что вот этот настоящий, обычный подросток — его потерянный брат, проживший альтернативную жизнь где-то в параллельной реальности. И когда Лука спрашивал его о чем-то, он лишь пожимал плечами и виновато улыбался: в его альбоме с воспоминаниями не было и сотой доли столь же захватывающих историй. Несмотря на то, что они родились в один день, этот пережитый опыт словно бы делал Луку старше на десяток лет, позволял свысока смотреть на братца, которого с пеленок холили и лелеяли, как капризную орхидею в зимнем саду.