Под кожей – только я

— Мне так одиноко, — прошептал Тео, и слова тихо затонули в глади старого пруда.

Впоследствии Тео пару раз пытался вернуться к разговору о своем возвращении в Ганзу, но Ли Чи, не противореча ему в открытую, отвечала уклончиво и не называла точных сроков. А в один из дней, когда он решил преподнести ей в подарок редкую орхидею, оказалось, что все его счета заблокированы.

— Это обычное дело до закрепления опекунства, — пояснила Ли Чи, когда он, пылая гневом, вошел в ее кабинет. — Да и на что тебе тратить деньги? Я обо всем позабочусь. А если тебе чего-то недостает, только скажи.

Он выдавил улыбку, чувствуя, как захлопнулась западня. То, что его держали в клетке на шелковой ленте, а не на железной цепи, не меняло сути. Он в полной власти Ли Чи — по крайней мере, до совершеннолетия, а двадцать один ему исполнится еще только через четыре с половиной года. Он чувствовал себя мухой, застывшей в окаменевшей смоле.

Поначалу путешествие в Срединную Азию казалось Тео сбывшейся детской мечтой. Ли Чи странствовала по континенту в комфортабельном экспрессе, богатство интерьеров которого не уступало дворцу арабского шейха. Ли Чи называла его «шагающим замком». Именно трансконтинентальная железнодорожная линия обеспечивала постоянный рост капитала и влияния клана Ли: непрерывный путь от Атлантики до Тихого океана, от Португалии до северных провинций Чжунго, с разветвлениями, охватывающими все мало-мальски заметные города. По первоначальному замыслу, интернациональный проект железной дороги должен был сплотить расползавшийся по швам континент. На деле же правительства разных стран годами препирались из-за финансирования, вагонного парка, ширины колеи, марки стали рельсов, формы стюардов и прочих пунктов соглашения. Так что на западе континента удалось построить всего пару тысяч километров. А вот на востоке линия ползла, как гусеница, медленно, но неуклонно прогрызая путь через пустынные степи, леса, болота, петляя вокруг озер и ныряя в тоннели под горными пиками. Линия оставалась международным проектом лишь формально, на бумаге. В первом совете директоров компании — по крайней мере, в представленном публике — одно кресло из двенадцати занимал акционер по фамилии Ли. Спустя тридцать лет представители клана заняли еще два кресла. А линия, словно набравший ход многотонный локомотив, по инерции все катила на запад, ветвилась, как вьюнок, цепляясь за каждый уступ. Не подверженная ни финансовым кризисам, ни потрясениям на биржевых площадках, словно и не замечая военных конфликтов, приграничных споров, карантинных ограничений, вызванных эпидемиями, профсоюзных забастовок и гражданских акций протеста. Когда разные концы замкнулись в единую линию, магистраль превратилась в обособленное государство. С собственным сводом правил и регламентов, финансовой мощью, бюрократическим аппаратом и армией работников, превышавшей численность населения многих европейских стран, готовых ради прибавки к жалованию и корпоративных льгот с легкостью отказаться и от прежнего гражданства, и от родного языка. Обладая такой мощью, совет директоров трансконтинентальной линии выторговывал право беспрепятственного транзита грузов через большинство стран.

В каждом городе Ли Чи останавливалась самое большее на пару дней. Тео страшно нравилась эта кочевая жизнь, он привык засыпать под убаюкивающий перестук колес по рельсам, видеть за окном меняющийся каждый день пейзаж. Конечно, это было далеко от нарисованной воображением картины странствий вглубь континента, полных опасных приключений, азарта погони и ошеломляющих открытий. На самом деле распорядок его дня, как и обстановка, мало отличались от будничной скуки резиденции мессера Ганзы. Перед прибытием в Нуркент Ли Чи предупредила, что им, возможно, придется задержаться в городе на какое-то время, чтобы уладить семейные дела, но Тео не предполагал, что это затянется на долгие месяцы.

Он так и не смог полюбить город, который в одночасье вырос посреди пустынного предгорья, став одним из ключевых транспортных узлов. В этом месте не чувствовалось живого дыхания истории, как в старых европейских городах с узкими мощеными улочками, или пульсирующего биения жизни, как в футуристических мегаполисах на востоке империи. По большому счету, Нуркент, население которого давно перевалило за тридцать миллионов жителей, так и остался безымянной железнодорожной станцией, построенной с сугубо утилитарной целью и не несущей иных смыслов. Безликие однотипные строения, будто размноженные на многомерном принтере, широкие магистрали и улицы, запруженные серыми автомобилями и столь же невыразительными лицами людей, которые двигались единой тысячеглавой молчаливой массой — таким был Нуркент, который он видел из окна кортежа во время редких выездов в свите Ли Чи.

Вернувшись в свою комнату, Тео достал из-под кровати коробку, вынул шлем и провел рукой по его блестящей серебристой поверхности из нанопластика. А затем, подавив минутное сожаление, затолкал в рюкзак. Поверх он уложил аккуратно свернутое худи из серого флиса.