Под кожей – только я

На следующее утро после переклички все в камере выстроились, чтобы проводить старика и Орынбека на собеседование и крикнуть последние напутствия. В тот день время тянулось особенно медленно. При каждом шорохе Тео вскидывал глаза на дверь, но они так и не вернулись. В камере радостно перешептывались — значит, все прошло успешно, и они уже на свободе, на пути к дому. Перед отбоем надзиратели втолкнули в камеру двух новеньких — сумрачного мужчину, гладко выбритые щеки и череп которого отливали сизым, и худенького невысокого паренька, почти мальчишку, который испуганно выглядывал из-за его спины. Один из сокамерников молча указал на свободные циновки, которые лежали, свернутые в рулон, под скамьей. Тот, что постарше, так же молча кивнул и расстелил их.

В камерах приглушили свет. Прошло около часа. Тео лежал с широко открытыми глазами. Он слышал, как новый паренек приглушенно поскуливает и всхлипывает. Уверенность Тео, что ему удастся когда-нибудь вырваться из лагеря, вытекала, как остывший чай из треснувшей чашки.

Среди ночи в камеру ввалились надзиратели. Наступая грубыми ботинками на спящих, они пробирались по камере, как по бахче. Никто из заключенных не издал и звука — все затаили дыхание. Тео тоже притворялся спящим, хотя сердце заходилось.

— Этот что ли? — спросил один из надсмотрщиков.

— Кто б знал. Все на одно рыло, не разберешь.

Один из них несильно пнул Тео.

— Эй, ты, встал. Живее! Назови свой номер.

Тео подчинился. Трое надзирателей вытолкали его из камеры, защелкнули на запястьях и лодыжках магнитные браслеты и вывели наружу. Ночной воздух показался Тео полотном, сотканным из запахов свежего ветра, раскаленных полуденным зноем камней и дикорастущих трав, из серебряного свечения далеких звезд и шороха листвы. Но уже через пару мгновений они вновь оказались внутри душной утробы тюрьмы. Может, воздух в этом крыле и не был столь же спертым и едким, как в камерах, но Тео все равно чувствовал въевшуюся в поры каменного здания привычную вонь немытых тел и дурной еды.

Перед дверью в самом конце длинного коридора один из надзирателей остановил его, ударив в бок резиновой дубинкой. Его напарник осторожно постучал и сунулся с докладом.

В комнате за простым столом сидел директор лагеря. Из лампы струился тусклый свет, желтоватый и липкий, как подсолнечное масло. Тео усадили напротив, стянув запястья за спиной.

— Так-так. Вот, значит, юный гений, который безошибочно выполнил тест.

— Нет, это не я, это другой парень из нашей камеры, Орынбек.

— Разве?

Бросив взгляд на побелевшее от испуга лицо Тео, начальник лагеря добродушно рассмеялся.

— Снимите с него браслеты. Полагаю, он не опасен.

— Огромное спасибо, господин Тао.

Тео был наслышан о том, как он обходится с заключенными, чтобы обмануться внешностью респектабельного чудаковатого профессора. Он без усилий видел его насквозь: когда-то он был мелким служащим, целыми днями терпел выходки и капризы начальника-самодура, подчинялся, сдерживался, лебезил, молчал и непрестанно улыбался. И теперь, когда дорвался до власти, развернулся, как река, вышедшая из берегов. Наслаждается, смакует власть как редкое, изысканное блюдо.

— Расскажи, за что ты попал в лагерь?

— Дело в том, что произошла ужасная ошибка…

— Ну разумеется, — начальник лагеря налил еще одну кружку чая и гостеприимно пододвинул к Тео блюдо с лоснящимися под светом лампы кусками халвы. Тео из вежливости не стал отказываться от угощения, и его рот наполнился клейкой масляной сладостью.

— Да, я страшно сглупил. Самонадеянно отправился в путешествие по стране, не предупредив опекуна, не зная местных обычаев и законов. Госпожа Ли Чи, мой опекун (вы, без сомнения, слышали об этой уважаемой семье), вероятно, с ума сходит от волнения. Если бы я мог попросить вас связаться с ее особняком в Нуркенте, это недоразумение сразу бы разрешилось. Уверен, клан Ли не преминет щедро отплатить за беспокойство.

Начальник лагеря задумчиво постучал пальцами по столу.

— Я иностранец, мне нет дела до внутренней политики Чжунго. Я не собираюсь никому рассказывать о том, что происходит в лагере…

— А что происходит в лагере? — приподнял бровь господин Тао.

— Ничего, я вовсе не хотел сказать… — пробормотал Тео, мгновенно уловив смену его настроения.

— Нет уж, извольте, поделитесь наблюдениями, это необычайно интересно.

— Насколько я успел заметить, большинство заключенных…

— Воспитанников, — тут же поправил начальник лагеря. — «Примирение» — не тюрьма, здесь нет заключенных.

— Воспитанников, — послушно повторил Тео. — Так вот, большинство не вполне понимают, за что оказались в лагере, и как заслужить право вернуться домой, по которому тоскуют день и ночь.

— А разве здесь плохо? Крыша над головой, полноценный сбалансированный рацион, регулярные медицинские осмотры — что, заметь, было далеко не у каждого в родном ауле. Но главное — качественное образование, которое пригодится в жизни. И все — на полном гособеспечении, благодаря исключительной мудрости и неусыпной заботе Великого Предводителя.

— Да, но… Если людей удерживают против воли, это тюрьма.