Под кожей – только я

— Вот она — черная неблагодарность. Уйгуры, киргизы, казахи, бог знает, кто еще. Как та сорная трава… Не помню, как называется… Повсюду растет, на голых камнях даже. Без дождей, без солнца. Неприметная, мелкая, по земле стелется. Но живучая: чем больше топчешь, тем сильнее разрастается… Разве «Примирение» — это тюрьма? — начальник лагеря поднял взгляд на одного из сопровождавших Тео надзирателей.

— Никак нет, господин начальник лагеря!

— Вот и я о том же. Ладно, будь по-твоему.

Нажав кнопку устройства на рабочем столе, начальник лагеря коротко приказал: «Свяжите меня с особняком Ли в Нуркенте. Да, прямо сейчас». В ожидании ответа он задумчиво барабанил пальцами по столу, не сводя внимательного взгляда с Тео.

Затем послышалось шуршание и мужской голос произнес на чистом мандарине, отчетливо интонируя:

— Добрый вечер, господин Тао. Меня зовут Ли Бо.

«Нет, нет, нет. Пожалуйста, только не ты», — мысленно взмолился Тео, осознавая, что тончайшая нить его судьбы сейчас в руках человека, который имеет все основания ненавидеть его и желать его смерти.

— К сожалению, госпожи Ли Чи сейчас нет в Нуркенте. Однако я обязательно передам ей всю информацию.

Тео отчаянно замотал головой. Начальник лагеря, который во время разговора не сводил пристального взгляда с его лица, хмыкнул.

— Видите ли… Дело, по которому я осмелился побеспокоить досточтимую госпожу Ли в столь неурочный час, в некотором смысле конфиденциально, я бы не осмелился доверить эту информацию еще кому-либо, при всем безмерном уважении. Когда будет более удачное время, чтобы переговорить с нею?

— К сожалению, в ближайшие несколько дней связаться с ней вряд ли получится: она в Ганзе, на траурной церемонии похорон регента Вагнера.

Тео вцепился в стул так, что побелели костяшки пальцев. Он пытался вдохнуть, но грудь сжал мучительный спазм. «Вольф мертв. Вольф мертв. Вольф. Мертв. Мертв», — похоронным набатом стучало в его голове.

— Однако, если вопрос действительно не терпит отлагательств, я готов приложить все усилия, чтобы сократить срок ожидания.

— Полагаю, это именно тот случай. Один из воспитанников лагеря «Примирение», который находится под моим неусыпным контролем, смеет утверждать, что является почетным гостем клана Ли. И что госпожа Ли Чи, являясь его опекуном до достижения совершеннолетия, может поручиться за его благонамеренное поведение и образ мыслей.

«Вольф умер. Мой Вольф. Умер».

— Боюсь, господин Тао, произошла чудовищная ошибка, — отчеканил вышколенный голос. — Пасынок Ли Чи был похищен и зверски убит террористами-уйгурами. Тот, кто выдает его за него, отъявленный мошенник, который не имеет ни капли сострадания в каменном сердце, раз бередит свежую рану скорбящей госпожи, которая к тому же недавно овдовела.

«Ну вот ты, Ли Бо, и дождался удобного случая, чтобы отомстить глупому чужестранцу, не чтящему традиций, за смерть брата», — отстраненно подумал Тео, не испытывая ни злости, ни удивления, ни печали. Стоило ли горевать об этом, когда Вольфа больше нет.

— Простите великодушно за поздний звонок и напрасное беспокойство. Передайте мои глубочайшие извинения и соболезнования госпоже Ли Чи в ее горе. Доброй ночи! — начальник лагеря медленно поднял на Тео налитые кровью глаза. — В карцер этого умника. И проучите как следует, чтобы в голове маленько прояснилось.

Глава 12

«Вольфа нет». «Вольфа больше нет». «Да и меня самого тоже больше нет». Дикая мешанина слов безостановочно крутилась в голове Тео, когда надзиратели волокли его в карцер. Когда били. Слова вспыхивали в сознании с каждой новой яркой вспышкой боли, которую сменяла еще одна, и еще, и еще. «Брат… Ну где же ты, брат?».

Надзиратели, вдоволь поглумившись над Тео, ушли, оставив его, избитого и окровавленного, на грязном полу карцера. Напоследок один из них склонился и, приложив дубинку, оглушил его напоследок разрядом тока. Боль была такой, что все тело превратилось в один истончившийся оголенный нерв, так что, казалось, упади сверху капля воды, он зашипит и заискрит, как оборванный кабель под высоким напряжением.

— Уроды. Нелюди, — Тео перекатился на бок и выхаркнул кровь.

«Люди. Поразительно, но самые позорные, поражающие изощренной жестокостью поступки совершают не серийные маньяки, а, в общем-то, обычные, ничем не примечательные люди, стиснутые обстоятельствами».

«Ничто на свете не может оправдать звериную жестокость».

«О нет, ты не прав. Тяжелая ситуация может сломить волю человека, подавить способность к сопротивлению. Хотя, стоит оговориться, люди весьма охотно «поддаются искушению» и слепо исполняют приказы, совершая то, о чем прежде не могли и помыслить. Силовое поле власти искривляет их моральные установки».

Тео сидел на полу маленькой одиночной камеры, обхватив руками колени и пытаясь абстрагироваться от ноющей боли во всем теле, от мучительных мыслей о смерти Вольфа, о лжи и предательстве Ли Чи, о том, что ждет дальше его самого, и сконцентрироваться только на голосе, звучащем в его голове. Глубоком, спокойном голосе, который рассуждал о справедливости и человеческих заблуждениях.