Под кожей

Впрочем, с ходом лет у Иссерли начало складываться впечатление, что человек, известный ей под именем Ессвис, понемногу завоевывает ворчливое уважение местной общины. Фермеры, знавшие его как мистера Ессвиса, смирились с тем, что он ведет свои дела, не выходя из «Большого дома» — стоявшего в центре фермы коттеджа, вдвое большего, чем домишко Иссерли. В отличие от ее жилища, у этого электричество было проведено в каждую комнату, в нем имелось отопление, мебель, ковры, шторы, бытовые приборы, безделушки. Что делает со всем этим Ессвис, Иссерли не знала, однако на визитеров — как ни редки они были — впечатление оно, по-видимому, производило немалое.

Иссерли вообще почти ничего об Ессвисе не знала, несмотря на то, что он был единственным в мире человеком, прошедшим через то, через что пришлось пройти ей. Теоретически, у них имелось множество тем для разговора, практически же, они сторонились друг друга.

Общие страдания, давно уже поняла Иссерли, гарантий тесной дружбы не создают.

То, что она женщина, а он мужчина, никакого отношения к этому не имело: Ессвис и с другими мужчинами почти не знался. Просто сидел сиднем в своем большом доме, ожидая, когда он кому-нибудь понадобится.

По правде сказать, он отбывал здесь срок заключения — практически. Чрезвычайно важно было, чтобы он оставался доступным круглосуточно — на случай любого непредвиденного происшествия, способного привести к столкновению фермы Аблах с внешним миром. В прошлом году, например, зазевавшийся водитель распрыскивателя пестицидов убил забредшую на его поле овцу — не опрыскал ее и даже не задавил, но по странной причуде случая вышиб ей мозги одной из крыловидных стрел своей машины. И мистер Ессвис быстро состряпал соглашение, сторонами которого были он сам, хозяин распрыскивателя и владелец овцы, встретившись с ними и поразив их тем, что принял, дабы избежать конфликтов и бумажной волокиты, всю вину за смерть заблудшей овцы на себя.

Как раз такого рода поступки и заставили окрестных жителей проникнуться к нему определенным уважением. На соревнованиях по вспашке и на танцах он никогда не появлялся, это знали все, но, может быть, вовсе не потому, что не желал себя утруждать: в окрестностях поговаривали, и с сочувствием, об артрите, раке, деревянной ноге. Кроме того, он лучше других заезжих богатеев понимал, что времена для местных фермеров настали тяжелые, и потому они то и дело просили его одолжить им соломы или принять в оплату аренды произведенную ими продукцию. Гарри Бейлли может и был столпом общества, однако, когда дело касалось контрактов, вел себя, как последний сукин сын. А слово Ессвиса, невнятно произнесенное им по телефону, было таким же надежным, как его подпись. Ну а что касается мер, которые он принимал, чтобы не допускать в свои владения туристов, встречая их колючей проволокой и угрозами, — так честь ему за них и хвала. Нагорья это вам не парк для прогулок.

Иссерли прошлась по центральной дорожке фермы и, радуясь тому, что хоть какое-то время может обходиться без очков, окинула взглядом дом Ессвиса. Во всех его комнатах горел свет. Закрытые окна запотели изнутри. Ессвис мог находиться за любым из них.

Ощущение, которое создавал похрустывавший под ее ногами свежий снег, было необычайно приятным. То, что такое множество водяных паров кристаллизуется в облаках, а затем спархивает на землю, представлялось ей чудом. Даже проведя здесь многие годы, Иссерли так и не смогла вполне поверить в этот феномен, столь колоссальная, не имеющая в своей бесполезности никаких оправданий расточительность присутствовала в нем. И тем не менее, вот он, снег, мягкий и рассыпчатый, чистый до съедобности. Иссерли зачерпнула с земли пригоршню белого вещества, слизнула его с ладони. Упоительно вкусно.

Она направлялась к самому большому амбару фермы, пребывавшему в наилучшем состоянии, во всяком случае, наименее убогом. Обветшавшую черепичную кровлю заменили металлической. Впадины, оставленные в стенах выпавшими камнями, зацементировали. В результате получился не столько дом, сколько огромный ящик, однако эстетичностью пришлось пожертвовать. Это строение следовало защитить и от природных стихий, и от глаз пронырливых чужаков. Оно служило входом в укрывшуюся под землей тайну, намного превосходившую его размерами.

Подойдя к алюминиевой двери амбара, Иссерли нажала на кнопку, над которой были привинчены металлические таблички «ОПАСНЫЕ ХИМИКАТЫ» и «ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН». Еще один предостерегающий знак просто висел на двери — условное изображение черепа и двух скрещенных костей.

Переговорное устройство ожило, бессмысленно шипя. Иссерли склонилась к его решетке, почти коснувшись ее губами, и прошептала:

— Иссерли.

Дверь откатилась на роликах в сторону, она вступила в амбар.

Долго рассиживаться за завтраком Иссерли не стала, ей не терпелось отправиться к фьорду. Через двадцать минут она с приятно набитым сытной едой животом вернулась в свой коттедж, принеся с собой пластмассовую коробочку для завтрака, в которой лежали личные вещи вчерашнего немца.