Под красной крышей

«А какие у него тайны? – вдруг испуганно подумала мать, но тут же отогнала эту неприятную мысль. – Да какие у него могут быть тайны!»

– Ты сказала, что он вытворял какие-то чудовищные вещи, – напомнил Марк, пытаясь помочь матери. – А что именно? Почему он казался вам сумасшедшим?

– Сумасшедшим, да, – уже более уверенно заговорила она, с силой наматывая на палец тоненький поясок домашнего платья. – У него случались приступы совершенно необъяснимого страха… Например, он боялся ложиться в постель. Просто для того, чтобы уснуть! Катя говорила, что часто он засыпал, сидя за столом. Иногда ей начинало казаться, что она нужна ему лишь как средство от страха.

– Зачем же он ушел из дома? Он ведь местный. Жил бы с родителями, если так всего боялся.

Ей вдруг стало не по себе: Марк говорил с такой отрывистой жадностью, точно крупными глотками пил с жары студеную воду. Чуть подавшись вперед, она пристально вгляделась в напряженное лицо сына. Оно показалось матери больным.

– В этом тоже была какая-то ненормальность. – Она с трудом вернулась к мыслям о Ермолаеве. – Он никогда не заходил к матери. Звонил чуть ли не каждый вечер, но никогда не навещал ее.

– А отец у него был? – перебив ее, спросил Марк.

– Они были в разводе. Он уехал куда-то… То ли на Украину, то ли в Прибалтику, не помню.

– Значит, он боялся своей матери, – невнятно пробормотал Марк, и она не расслышала его слов. Он чуть повысил голос: – Так Катя просто не выдержала его вечных страхов?

– Не знаю. Может, она до сих пор бы мучилась, если б не встретился Володя. Знаешь, она рассказывала о нем взахлеб! Не поверишь, но он подошел к ней в трамвае, спросил лишний абонемент, а когда Катя по простоте душевной начала объяснять, что ей необходимо оставить последний для себя, на обратный проезд, Володя схватил ее за руку и вытащил на первой же остановке. Вот спроси ее как-нибудь об их знакомстве, увидишь, как она расцветет! Тогда было начало июня, знаешь, самое удивительное время, когда все кругом так и трепещет от радости, и Володя был в чем-то светлом, уже немного загорелый, и он весь вечер смешил ее. Она прибежала к нам поздно вечером, и мне показалось, что я никогда не видела ее такой счастливой. Катя осталась у нас ночевать, вообще, это случалось крайне редко. Льву она сказала, что боится поздно идти в район общежитий, но, по-моему, Катя просто не могла себя заставить вернуться в тот кошмар, который устроил ей Ермолаев. К утру ей стало совестно и жаль его, но когда она пришла в их комнатешку, твой поэт учинил ей такой скандал, какого она в жизни не видывала. Он просто вышвырнул ее за порог, а все ее вещи выбросил из окна. Она рассказывала, как собирала их на глазах у всего общежития, потому что это были ее единственные вещи, а он сверху обзывал ее разными грязными словами. Сам понимаешь, после этого она просто не могла вернуться к нему. Тем более появился Володя.

– Ясно! – Марк рывком вскочил с кресла. – Ты очень живописно рассказала. Из твоего повествования ускользнула только одна мелочь.

– Какая? – Светлана Сергеевна насторожилась, ожидая подвоха.

– Почему же Катя до сих пор любит его, этого сумасшедшего подонка?

– Марк, постой! – крикнула она вслед сыну, но тот уже вышел, забыв пожелать ей спокойной ночи.

Продолжая отыскивать возражения и достойные аргументы, она еще некоторое время расхаживала по столовой, лаская кончиками пальцев холод хрусталя, потом в отчаянии закусила губы и скрылась в спальне. Печальные глаза мужа следили за ней с нескрываемой укоризной.

Засыпая, она все еще слышала его голос: «На тебя ни в чем нельзя положиться! Ты так и осталась бесхитростной девчонкой с “брусчатых”. Как ты сможешь воспитать нашего сына, ума не приложу…»

«Я должен сделать это ради Кати, отомстить за нее», – подумал Марк, запираясь в отцовском кабинете, но его тут же настиг легкий приступ тошноты, как бывало всякий раз, когда он пытался солгать себе. Только половина мысленно произнесенной фразы имела вес правды: «Я должен сделать это…»

– Ёлы-палы, Киска, все такая ерунда, – пропел он, цепляясь, как за соломинку, за спасительный цинизм «Агаты», но тут же оборвал себя, решив, что у матери достанет ума подслушать под дверью.

Он никогда не знал, чего ожидать от нее: плебейские корни могли заявить о себе в самый неподходящий момент. Не раз, повзрослев, Марк замечал, что стоило к ним в дом прийти знакомым отца, тот начинал следить за женой каким-то испуганным и настороженным взглядом, при этом ласково ей улыбаясь. Так смотрят несчастные родители на умственно отсталых детей.