Под кровью - грязь

   Агеев очень хотел, чтобы его кто-нибудь узнал. Вот, например, бармен. Чтобы его скучающий взгляд вдруг превратился в испуганный, чтобы бутылка, из которой он разливает водку по стаканам, выпала из его руки, грохнула о стойку, чтобы стаканы со звоном разлетелись вдребезги.

   Агееву нравилось, когда его боялись. Он даже понял, что с теми малолетками в увольнениях развлекался только потому, что они, испугавшись, были готовы сделать все, что угодно. Они так пугались, заглянув в его глаза, что ему уже не нужно было применять силу.

   Но то были малолетки. За последние же месяцы он смог понять, что куда приятнее видеть страх у людей взрослых, сильных и самоуверенных. До встречи с ним.

   Нужно было только немного надавить, и души этих сильных и самоуверенных сминались расплавленным пластилином, с чавканьем выдавливались комками между пальцами. Его пальцами.

   Агеев мог в баре все закончить за минуту. Минута грохота, вспышек выстрелов, криков, звона разлетающегося стекла, острого запаха сгоревшего пороха. Всего за минуту.

   Но он не смог бы тогда увидеть их лиц, выражения глаз. Крутые парни с одинаковыми короткими стрижками и в одинаковых кожаных куртках. Хотят быть похожими друг на друга, думают, что это их делает сильнее.

   Нет. Нужно быть единственным. Нужно быть исключительным. Чтобы одно только твое имя сгоняло краску с лиц и лишало способности к сопротивлению.

   Агеев сел за стол справа от двери, положил пакет на стул рядом с собой. Двое из пяти оглянулись на него и равнодушно отвернулись. Бармен крикнул что-то в подсобку, Агеев не разобрал, что именно, и через несколько минут официантка вихляющей походкой подошла к столику.

   – Что будем заказывать? – голос хрипловатый, глаза густо подведены, слева над губой жирно нарисована родинка. В гробу она видела этих клиентов, отвлекают только.

   – Чай.

   – И все?

   – И все.

   Уголки бордовых губ брезгливо опустились вниз. Приперся чайку похлебать! Официантка повернулась к Агееву спиной, демонстрируя оттопыренный зад, двинулась к стойке, но Агеев окликнул ее.

   – Чего? – уже даже не пытаясь быть вежливой, спросила официантка.

   – Скажи этим ребятам, вот тем, пятерым, чтобы перестали дымить. Нечем дышать.

   Глаза официантки округлились, и рот приоткрылся.

   – А?..

   – Пусть перестанут дымить. И рот закрой, несет, как из помойки.

   Это он правильно сказал. Если бы не прямое оскорбление, она, может быть, и не стала бы передавать слова молодого и борзого. Даже, может быть, попыталась отговорить, объяснила бы, на кого тот, не подумавши, наезжает. Но раз несет, как из помойки, – сам и разбирайся.

   Официантка мгновенно оказалась возле стола пятерки амбалов и, нагнувшись к ним, торопливо стала излагать требования нового посетителя. При этом она часто оглядывалась на Агеева. Наконец, оглянулись и парни. Бритые головы тяжело развернулись на мощных шеях.

   Один из них, со шрамом на щеке, вынул изо рта сигарету и вопросительно взглянул на Агеева. Тот кивнул. Парни переглянулись. На их территории какой-то хлипкий урод наезжает на них и при этом ведет себя так, будто имеет на то право. Это дошло не сразу. Такого просто не могло быть. Это вместилось в коротко стриженые головы не сразу.

   Объяснить. Ясный хрен, нужно объяснить придурку, кто здесь хозяин и как себя следует вести в приличных местах. Один из пятерки встал и медленно двинулся к столику Агеева. И заслонил его на время от взглядов своих приятелей.

   Поэтому, когда Агеев, не очень торопясь, достал из пакета автомат, это заметил только подходивший к столу. Он даже остановиться не успел, когда Агеев снял автомат с предохранителя и направил дуло в живот не состоявшемуся воспитателю.

   Тот выронил из руки сигарету, которой и собирался поучить зарвавшегося типа, пальцы сжались в кулак…

   – Курить вредно! – громко сказал Агеев. – Согласен?

   – А… Д-да.

   Вот оно, то выражение лица, которое так нравится Агееву. Мышцы лица разом ослабевают, словно волна прокатывается ото лба к подбородку, зрачки расширяются, а рот непроизвольно приоткрывается.

   Испугался. Такой крутой, накачанный. Испугался. И успел понять, что допустил ошибку, но уже не успевает придумать, как же ему эту ошибку исправить.

   Агеев опускает ствол автомата чуть ниже, он хорошо знает, что бросает этот короткоствольный автомат очень сильно, поэтому первая пуля попала в тело крепыша в районе паха. Вторая и третья ударили в живот и грудь, тело опрокинулось навзничь, переворачивая стулья и открывая Агееву замерших приятелей убитого.

   Они ждали развлечения, они расслабленно готовились стать зрителями расправы над борзым сопляком, и грохот автоматной очереди, и падение тела приятеля застали их врасплох.

   – Сидеть, – скомандовал Агеев, шагнув к их столу.

   Официантка завизжала, и визг этот вывел парней из ступора. Тот, что сидел с краю попытался вскочить и броситься на Агеева.

   В голову. Теперь Агеев сознательно выстрелил в голову. Пусть увидят кровь. Это лучше всего действует на людей – кровь. Тот, первый, он просто упал на спину. Его приятели не успели рассмотреть его ран.