Под крышами Парижа (сборник)

На минуту или больше он от гнева потерял дар речи. Затем тоном абсолютно несчастного человека он пробормотал как бы самому себе:

– Mon Dieu, mon Dieu, qu’est-ce que je peux faire? Comme je suis seul, tout seul![101]

– Ничего-ничего, – промямлил я, – успокойтесь! Есть вещи похуже чесотки.

– Например? – спросил он.

Он задал вопрос столь быстро, что застал меня врасплох.

– Например? – повторил он. – Психологическое!.. Pouah![102] Он, должно быть, принимает меня за идиота. Что за страна! Никакой гуманности. Никакого понимания. Никакого интеллекта. О, если бы я только мог умереть… сегодня же!

Я не проронил ни слова.

– Чтоб вы никогда так не страдали, mon cher Миллер, как я страдаю. Война была ничто по сравнению с этим!

Неожиданно его взгляд упал на рецепт. Он схватил его, смял в кулаке и бросил на пол.

– Таблетки! Он дает мне, Морикану, таблетки! Ха! – Он сплюнул на пол. – Он мошенник, ваш друг. Шарлатан. Самозванец.

Так окончилась эта первая попытка вызволить его из беды.

Прошла неделя, а затем кто еще мог объявиться, как не старый мой друг Гилберт. Уф, подумал я, наконец-то человек, говорящий по-французски, человек, который любит французскую литературу. Какое лекарство для Морикана! За бутылкой вина мне не составило труда втянуть их в разговор друг с другом. Для них было делом нескольких минут начать дискуссию о Бодлере, Вийоне, Вольтере, Жиде, Кокто, les ballets russe[103], «Ubu Roi»[104] и тому подобном. Увидев, как они славно начали, я благоразумно удалился в надежде, что Гилберт, который тоже испытал на себе превратности судьбы Иова, поднимет дух своего собеседника. Или, по крайней мере, напоит его.

Примерно час спустя, когда я прогуливался на дороге со своей собакой, ко мне подкатил Гилберт.

– Что, уже исчезаешь? – спросил я.

Чтобы Гилберт уехал до того, как опустела последняя бутылка, – это было на него не похоже.

– Я сыт по горло, – ответил он. – Ну и мудак!

– Кто, Морикан?

– Именно.

– Что случилось?

Ответом мне был его взгляд, полный крайнего отвращения.

– Знаешь, что я бы с ним сделал, amigo?[105] – мстительно сказал он.

– Не знаю. Что?

– Столкнул бы его со скалы.

– Легче сказать, чем сделать.

– Попробуй! Это лучшее решение. – С этими словами он нажал на газ.

Слова Гилберта были для меня шоком. Ведь он прежде никогда так не говорил о другом человеке. Добрая, мягкая, тактичная душа, он сам прошел через подобный ад. Видимо, для него не составило особого труда раскусить Морикана.

Тем временем мой добрый друг Лайлик, который снимал хибарку в нескольких милях отсюда, делал все возможное, чтобы Морикан чувствовал себя как дома. Морикану нравился Лайлик, к нему он питал безусловное доверие. Да и вряд ли у него могли возникнуть иные чувства, поскольку Лайлик только и делал, что заботился о нем. Часами Лайлик сидел с ним, выслушивая его горестные сказки.

От Лайлика я узнавал по крупицам, что, как считал Морикан, я не уделяю ему должного внимания.

– Ты ни разу не поинтересовался его работой, – сказал он.

– Его работой? Что ты имеешь в виду? Над чем же он работает?

– Пишет мемуары, насколько я понимаю.

– Интересно, – сказал я. – Надо будет как-нибудь посмотреть.

– Между прочим, – сказал Лайлик, – ты видел его рисунки?

– Какие рисунки?

– Бог мой, ты их еще не видел? У него целая куча в портфеле. Эротические рисунки. Тебе повезло, – загоготал он, – что таможенники их не откопали!

– Они хоть имеют какую-то ценность?

– И да и нет. Во всяком случае, детям их лучше не показывать.

Через несколько дней после этого разговора возник еще один старый друг. Леон Шамрой. Как всегда, он был нагружен дарами. В основном – едой и выпивкой.

На этот раз Морикан еще шире прежнего распахнул свои соколиные зеницы.

– Потрясающе, – пробормотал он, оттянув меня в сторонку. – Миллионер, наверное?

– Нет, просто кинооператор, работающий на компанию «Фокс». Человек, которому присуждают всех «Оскаров». Жаль, вы не понимаете, что он говорит, – добавил я. – Во всей Америке больше никто не может сказать то, что говорит он, и выйти сухим из воды.

Тут в разговор вмешался Леон.

– О чем это вы там шепчетесь? – спросил он. – Кто этот малый – один из твоих монпарнасских друзей? Он говорит по-английски? Что он здесь делает? Бьюсь об заклад, доит тебя. Дай ему выпить! Ему скучно или грустно. Вот, дай ему попробовать одну из этих, – сказал Леон, выгребая целую горсть сигар из нагрудного кармана. – Всего доллар за штуку. Вдруг ему понравится?

Он кивнул Морикану, давая понять, что сигары для него. При этом он выбросил наполовину выкуренную гаванскую сигару, которой позволил погаснуть, и закурил новую. Сигары были чуть ли не в фут длиной и толстые, как семилетние гремучие змеи. У них был также прекрасный аромат. И по два доллара за такое было бы дешево, решил я.