Под крышами Парижа (сборник)

Она падает ниц на кровать и зарывается лицом в подушки и изгиб своего локтя, выставив голую жопу, как задачку, решать которую – мне. Бедра ее раздвинуты… бля, шириной она ярд от колена до колена… с подвязками, что туго их защипывают через шелковые чулки. Волосы распускаются… у подушки вырастает горка заколок. Сзади она выглядит так, что заколки ей бы очень не помешали и между ног… волосня там расправляется веером и по бедрам, как мох, очень длинная и очень курчавая. В уме у меня вспыхивает Анна… Анна с ее мягкой маслянистой бородкой, под которой прячется ее бонн-буш. Затем я вспоминаю, что Анна и Лапуся той чудесно пьяной ночью, когда здесь встретились, очень хорошо друг друга изучили. Лапуся наверняка знает про мягкую бородку Анны столько же, сколько и я…. а Анне про Лапусю известно такое, что я еще подумаю, стоит ли мне узнавать.

У меня на такое очень точная память. Я вполне ясно вижу все так, как оно выглядело, никаких размытых краев, что иногда бывают, если, например, о чем-нибудь грезишь. Еще мгновенье я вспоминаю, затем укладываюсь на кровать и хлопаю Лапусю по заднице, чего она явно ожидает и по этому поводу испускает громкий вой.

Она приподнимается на локте и поворачивается устроить мне дьявольскую взбучку… но видит мой хер – который теперь уже настоящий хер – и тянется к нему той рукой, которой мяла себе жопу. Я даю ей вцепиться в бакенбарды и поискать в них хуй… жопа у нее очень интересная, одна ягодица розовая, другая белая. Медленно проступает отпечаток моих пальцев, словно проявляют фотографическую пластину.

Так делает ее Генри, признается она, в то же время стараясь втиснуть голову Джонни в отверстие, для него слишком маленькое. Слишком уж часто и слишком жестко, считает она. Нет, он не проявлял никакого интереса к тому, чтобы ей ввинтить, быстро добавляет она, не успеваю я задать вопрос. Ни малейшего. Но по заднице ее шлепает, а когда она подскакивает и визжит, он прямо-таки заходится от хохота. Не кажется ли мне, что он может быть садистом? Ох! А если он ее станет бить? Это же кошмар будет, да? И она вздрагивает и вздыхает, когда задумывается о том, какой это будет изумительный кошмар, если он станет пороть ее ремнем или щетку в тиски закручивать.

Господи, механика у женщин совершенно ослиная, как только сообразишь, как она работает… Я говорю Лапусе, поскольку именно это она желает от меня услышать, что Генри все всяких сомнений – современная разновидность Жиля де Рэ. Ах, как же ей это нравится! Возможно, думает она, у него есть друзья, приверженные тем же странным наслаждениям… быть может, он приглашает их на мерзкие оргии боли и похоти….. Ее увлекает воображение… совсем немного погодя она уже рисует себя, доверчивую юную невесту (если б только заодно она могла бы оказаться еще и девственницей!), призываемую развлечь гостей ее супруга. Мля, если я ее не остановлю, она сама поверит в эти свои фантазии, свадьба расстроится – и все мои прекрасные прощания пропадут втуне….

Я задираю платье ей на голову, но, когда наполовину его уже снял, руки у нее запутаны, а лицо закрыто, я скручиваю его сзади и пленяю ее. Она корчится… восхитительно! Но говорит совсем не это… она требует, умоляет ее освободить… в горле у нее эта мягкая нота, которая ее и выдает. Я щупаю ее, щиплю за титьки, проверяю твердость ее ляжек… наконец в самых дотошных подробностях исследую ее конийон. Она шевелит пальцами на ногах, пинается – но не слишком рьяно – и стонет от удовольствия. Подмышки ее выглядят особенно нагими и беззащитными по какой-то непонятной причине….

Когда я даю ей свободу, она оскорблена. Так – ничего общего со мной она теперь иметь не желает. Но в то же время сбрасывает туфли. Я такой сильный, вздыхает она. Что чистейшая чепуха. Сомневаюсь, что нынче смог бы даже разок на турнике подтянуться… могу только перенести сравнительно упитанную фемину со своей тахты в спальню.