Под куполом

Конечно, её Горес всегда считал её успешной, что делало его в табеле о рангах Джулии наилучшей собакой в мире. Она выведет его на прогулку, как только доберётся домой, а потом ещё выше поднимется в его глазах, прибавив к его корму кусочки вчерашнего бифштекса. И им обоим будет хорошо, а ей хотелось, чтобы стало хорошо — хотя бы от чего-нибудь, хотя бы на чуток, — потому, что чувствовала она себя сейчас плохо.

Это состояние для неё не было новым. Все свои сорок три года она прожила в Милле, и то, что происходило в её родном городе в течение последних десяти, нравилось ей всё меньше и меньше. Её беспокоила непостижимая разруха канализационной системы и мусороперерабатывающего завода, не смотря на вложенные в них средства; её беспокоило неминуемое закрытие Заоблачной верхушки, городского лыжного курорта; её беспокоило то, что Джим Ренни теперь обворовывает город ещё сильнее, чем тогда, когда у неё возникли подозрения в отношении этого(а она подозревала, что он хорошенько приворовывает в течение многих десятилетий). И, конечно же, беспокоило это новое явление, которое казалось ей едва ли не слишком большим для постижения её разумом. Каждый раз, стараясь вернуться к нему мысленно, она концентрировалась на какой-то отдельной детали, небольшой, зато конкретной: например, на том, что ей все реже и реже удаётся кому-то дозвониться по мобильному. А сама она не получила никаких звонков, что не могло её не беспокоить, и даже очень. Не говоря о близких друзьях и родственниках из-за города, ей сейчас должны были бы беспрерывно названивать из других газет: Льюистоновской «Сан», Портлендской «Пресс Гералд», возможно, даже из «Нью-Йорк Таймс».

Имеют ли и другие люди в Честер Милле сейчас такие же проблемы?

Ей надо съездить к границе с Моттоном и увидеть все собственными глазами. Если она не сможет вызвонить Пита Фримэна, её самого лучшего фотографа, снимет сама несколько кадров с помощью аппарата, который прозвала своим «чрезвычайным Никоном». Говорят, что там, вдоль границы с Моттоном и Таркер Миллом, установили какую-то карантинную зону — скорее всего, на границе с другими городами тоже, — но с этой стороны будет удобнее подойти достаточно близко к тому месту. Пусть попробуют её прогнать, а впрочем, если этот барьер действительно такой непроницаемый, как говорят люди, словами все у них и закончится.

— Желаешь укусить, но трудно добраться, — произнесла она вслух. Действительно так. Если бы её можно было бы достать словами, Джим Ренни спровадил бы её в палату интенсивной терапии ещё три года назад, когда она написала статью о той смехотворной проверке, которую здесь вела аудиторская служба штата. Он, конечно, многим прибрехивал о том, что подаст в суд на газету, но дальше попугиваний так ничего и не пошло; она даже хотела написать редакторскую колонку на эту тему, большей частью потому, что уже выдумала эффектный заголовок: ОБЕЩАННЫЙ ИСК ИСЧЕЗ ИЗ ПОЛЯ ЗРЕНИЯ.

О, да, она беспокоилась. Это было естественно, взирая на её специальность. Непривычным было то, что её беспокоило её собственное поведение, и теперь, остановившись на углу Мэйн-стрит и Коммон, она задумалась. Вместо того чтобы повернуть налево, на Мэйн, она оглянулась в ту сторону, откуда пришла. И потихоньку, тем тоном, которым по обыкновению обращалась к Горесу, пробормотала: «Не следовало бы мне оставлять девушку одну».

Джулия не сделала бы этого, если бы приехала туда на машине. Но она пришла туда пешком, а, кроме того — Доди так настойчиво отказывалась. От неё ещё и чем-то пахло. Дурью? Возможно. Не то чтобы Джулия имела какое-то особое предубеждение против травы. Она тоже выкурила свою немалую часть за долгие годы. Возможно, это поможет девушке приглушить горе. Снимет остроту скорби, когда она наиболее болезненна.

— Не надо за меня переживать, — сказала Доди. — Я поищу отца. Но сначала мне надо одеться, — и показала на свой халат.

— Я подожду, — ответила Джулия… хотя ей не хотелось ждать. Впереди у неё была длинная ночь, начиная с выполнения её обязанностей перед псом. Горес сейчас, наверняка, уже едва не взрывается, после того как не получил регулярной прогулки в пять часов, да и проголодался он тоже. А вот когда он сделает все свои дела, тогда она уже поедет к тому барьеру, как его уже называют люди. Посмотрит собственными глазами. Сфотографирует, если там есть что фотографировать.

Да и тогда ещё не конец. Надо подумать, не издать ли спецвыпуск «Демократа». Газета много значила для неё и, как она думала, для города тоже. Конечно, уже завтра утром все это может кончиться, однако Джулия имела ощущение — отчасти оно содержалось у неё в голове, а отчасти в душе, — что этого не произойдёт.

И всё-таки. Не следовало бы ей оставлять Доди Сендерс в одиночестве. На удивление, она будто бы держала себя в руках, хотя, может, она так спокойно отказалась из-за шока. И из-за дури, конечно. Однако же, на вид она была в полном порядке.

— Не надо меня ждать. Я не хочу, чтобы вы меня ждали.

— Не знаю, разумно ли тебе сейчас оставаться в одиночестве, дорогая.