Под лаской плюшевого пледа…

С улыбкой на розовых лицах
Стоим у скалы мы во мраке.
Сгорело бы небо в зарницах
При первом решительном знаке,
И рухнула в бездну скала бы
При первом решительном стуке…
– Но если б вы знали, как слабы
У розовой юности руки.

Зима

Мы вспоминаем тихий снег,
Когда из блеска летней ночи
Нам улыбнутся старческие очи
Под тяжестью усталых век.

Ах, ведь и им, как в наши дни,

Казались все луга иными.
По вечерам в волнисто-белом дыме
Весной тонули и они.

В раю затепленным свечам

Огни земли казались грубы.
С безумной грустью розовые губы
О них шептались по ночам.

Под тихим пологом зимы

Они не плачут об апреле,
Чтобы без слез отчаянья смотрели
В лицо минувшему и мы.

Из них судьба струит на нас

Успокоенье мудрой ночи, —
И мне дороже старческие очи
Открытых небу юных глаз.

Старуха

Слово странное – старуха!
Смысл неясен, звук угрюм,
Как для розового уха
Темной раковины шум.

В нем – непонятое всеми,

Кто мгновения экран.
В этом слове дышит время
В раковине – океан.

Полночь

Снова стрелки обежали целый круг:
Для кого-то много счастья позади.
Подымается с мольбою сколько рук!
Сколько писем прижимается к груди!

Где-то кормчий наклоняется к рулю,

Кто-то бредит о короне и жезле,
Чьи-то губы прошептали: «не люблю»,
Чьи-то локоны запутались в петле.

Где-то свищут, где-то рыщут по кустам,

Где-то пленнику приснились палачи,
Там, в ночи, кого-то душат, там
Зажигаются кому-то три свечи.

Там, над капищем безумья и грехов,

Собирается великая гроза,
И над томиком излюбленных стихов
Чьи-то юные печалятся глаза.

1912

Домики старой Москвы

Слава прабабушек томных,
Домики старой Москвы,
Из переулочков скромных
Всё исчезаете вы,

Точно дворцы ледяные

По мановенью жезл'a.
Где потолки расписные,
До потолков зеркала?

Где клавесина аккорды,

Темные шторы в цветах,
Великолепные морды
На вековых воротах,

Кудри, склоненные к пяльцам,

Взгляды портретов в упор…
Странно постукивать пальцем
О деревянный забор!

Домики с знаком породы,

С видом ее сторожей,
Вас заменили уроды, —
Грузные, в шесть этажей.

Домовладельцы – их право!

И погибаете вы,
Томных прабабушек слава,
Домики старой Москвы.

Литературным прокурорам

Всё таить, чтобы люди забыли,
Как растаявший снег и свечу?
Быть в грядущем лишь горсточкой пыли
Под могильным крестом? Не хочу!

Каждый миг, содрогаясь от боли,

К одному возвращаюсь опять:
Навсегда умереть! Для того ли
Мне судьбою дано всё понять?

Вечер в детской, где с куклами сяду,

На лугу паутинную нить,
Осужденную душу по взгляду…
Всё понять и за всех пережить!

Для того я (в проявленном – сила)

Все родное на суд отдаю,
Чтобы молодость вечно хранила
Беспокойную юность мою.

<1911>