Подъ ласковымъ солнцемъ

Въ золотой сѣткѣ солнечныхъ лучей двигались они, отбрасывая длинныя переламывающіяся тѣни. И когда оба, одинаково позолоченные ласковымъ закатомъ, вышли на паперть, черезъ открытую дверь ворвался въ храмъ мягкій шумъ лѣтняго угасающаго дня…

Ребячливо кричали воробьи у ограды, шумѣли березки передъ входомъ атласными тонкими листьями, разорванный дробный гомонъ звонко придвигался изъ степныхъ далей. И такъ много было кругомъ немудренаго, безхитростнаго и радующагося жизни, что батюшка не вытерпѣлъ и сказалъ:

— Экая погодка-то, — благодать!.. А?..

И всю дорогу до церковнаго дома шелъ, сладко потягивая въ себя воздухъ и говоря:

— Благодать-то какая!..

Сторожъ Дмитрій въ ризницѣ убиралъ батюшкино облаченіе. Данила молитвенно стоялъ передъ иконостасомъ и беззвучно шевелилъ губами… Глухая — чуждая всему — скорбь бродила внутри его.

Туманомъ застилало рѣзьбу, позолоту, лики святыхъ… И какъ темныя пятна — плыла предъ глазами вся его жизнь, убогая и обиженная, отъ начала до конца…

Гдѣ-то продолжала сверлить въ воздухѣ муха… Данила ничего не слышалъ… Изъ пустыхъ и жуткихъ угловъ церкви ползли и вторгались въ его душу мучительныя сомнѣнья, и страшный вопросъ стучалъ, какъ молотокъ, въ головѣ:

— Приметъ-ли Богъ въ свое лоно отрока Павла?

Ал. Богдановъ.