— Сиди! — потребовала она, увидев, что он собирается встать. — Кушай! Потом выпьем, потом я стану отдаваться тебе, как дура и кокотка, а ты будешь брутальным командармом Кравцовым! — она улыбнулась, предвосхищая, как оно там все у них получится. Потом, не сейчас. — Я коньяк купила и пирожные, и чай китайский.
— А бы выпил кофе, — улыбнулся в ответ Макс.
— Вот сам и сваришь… к пирогу.
— К пирожным. Купила птифуры?
— Как ты узнал?
— Военконтроль знает все!
— Тебе не свернуть Феликса!
— Что за глупости! Мы с Феликсом Эдмундовичем старые знакомые, члены ЦК, наконец…
— Во всем этом есть хотя бы смысл? — спросила она строго.
— В чем?
— В твоих играх?
— Я не играю, Реш, — покачал Кравцов головой. — Ты же знаешь, я революционер. Я торю дорогу в Коммуну!
— Вот я, дура, и люблю тебя за это, — вздохнула она, обливая его золотым потоком любви и заботы. — Кушай, Макс, а то суп остынет!
— Я хочу родить ребенка, — голос Реш прозвучал в ночной тишине, как шелест ветра в траве, невесомый, нежный, едва ли материальный.
— Решено, — сразу же ответил Кравцов.
— Что решено?
— Я буду трудиться, не покладая… ну, в общем, ты поняла.
— Ты серьезно?
— Более чем! — он повернулся на бок, приподнялся на локте и посмотрел на жену. Лунный свет, втекая в раскрытое окно, серебрил ее кожу. Вокруг Реш разливалось вполне волшебное жемчужное сияние, и она была похожа сейчас на одну из тех удивительных красавиц, каких писали Климт и Муха. Макс видел картины этих замечательных художников еще до войны в Вене и Праге. Но дело не в них, а в ней. Он любил эту женщину и готов был ради нее даже построить социализм в одной отдельно взятой стране…
— Мне, наверное, тоже пора уже стать отцом, — сказал он ей. — И я очень хочу, чтобы матерью моих детей была ты. Я, такое дело, влюблен, как в первый день нашего знакомства, и даже хуже.
— Ах, командарм, умеете вы сводить женщин с ума. Что есть, то есть! — улыбнулась Рашель и потянулась к нему.
Их губы встретились, и последней здравой мыслью Кравцова стало предположение, что от такой страсти и должны рождаться дети. Во всяком случае, обязаны.
— Ну, что, Дима, с чего начнем? — Макс прибыл в Управление в десять минут восьмого, но Дима Никитенко, один из двух его секретарей-референтов оказался уже на месте, сосредоточенно шурша бумагами за широким секретарским столом. Поздоровались, обменялись впечатлениями на тему московской жары и пыли и перешли к делу.
— Здесь срочные бумаги из РВС и Политуправления, — Дима проследовал за Кравцовым в кабинет и раскладывал теперь перед ним дела в порядке срочности или важности, как понимал их — согласно инструкции — сам Никитенко. — Те, что прибыли вчера после пяти, — на стол перед Максом легла первая папка.
— Отчет Следственного отдела, — вторая папка скользнула под первую. — Ничего срочного, насколько я знаю, но есть несколько вопросов, требующих вашей визы.
— Хорошо. Что дальше?
— Сводка по округам, вечерние и ночные телеграммы, запросы Хозяйственного отдела, запрос из Наркомата…
В конце списка первоочередных дел значились так же требующие срочной встречи Семенов и Саука.
— Пригласи их на десять и обеспечь нам час времени без помех.
— Будет исполнено! — подтянулся Дима, которого, несмотря на молодость и самое что ни на есть пролетарское происхождение, все время пробивало на какой-то старорежимный стиль поведения.
— Что-то еще? — спросил Макс, почувствовав мимолетную заминку.
— Да. То есть, нет, — смутился Никитенко. — Я хотел только сказать, что Ольга Викентьевна, заведующая нашей библиотекой, она из поездки вернулась…
— Ее пригласи, как только появится.
— Так, она уже здесь… с утра…
— С какого утра, Дима? — удивился Кравцов. — Сейчас семь часов утра!
— А она в шесть пришла…
— Тогда, давай бегом! — приказал Макс. — Товарища Гаврилову сюда, и устрой нам чай с баранками, лады?
— Так точно!
«Вот же, вахмистр, будь оно неладно!»
— Здравствуйте, Ольга Викентьевна! — Макс старался сохранять «режим секретности» даже тогда, когда они оказывались одни. Маруся Никифорова по-прежнему оставалась опасной спутницей даже для себя сомой. Ее имя не шельмовал только ленивый, так что…
«Умерла, так умерла…»
— Здравствуй, товарищ Кравцов! Вижу — живой, уже хорошо!
— Вашими устами! — улыбнулся Макс. — Садись, пей чай и рассказывай. Как съездила, кого видела, что узнала?
— Нашла обоих, — Маруся отпила из стакана и подвинула к себе пачку папирос. Как обычно она курила московский «Дюбек». — Лиза сменила имя, вышла замуж и уезжает с мужем в Аргентину. Новое имя назвать?
— А она, что сказала?
— Она сказала, что на постоянной основе работать, не готова, но если потребуется помощь лично тебе…
— Не называй. Кто муж?
— Один из Мишиных людей. Сохранил его счета, себе ничего не взял, все отдал Лизе. Ходил за ней все эти годы.
— Он знает, кто ты? — Макс тоже закурил, пытаясь представить, как сейчас выглядит свояченица.
— Нет.
— Хорошо, — он затянулся, обдумал все еще раз. — Ладно, только мне.
— Надин Лоранс Вернье, обрусевшая француженка, натурализованная. Муж аргентинец Хайме Кон. Искать следует в Буэнос-Айресе.
— Спасибо. И забыли.