Под маской

— Битву при Веллингтоне выиграл майор сэр Коркоран Фитц-Хью Абризини, — пробормотала она уверенно, но не очень внятно.

Хэлли уснула.

IV

Через три дня Хэлли, наконец, согласилась оторваться от Брюсселя, и путешествие продолжилось — через Антверпен, Роттердам и Гаагу. Но это было уже совсем не то путешествие, которое началось в Париже какую-то неделю назад. Ехали в двух лимузинах, поскольку путешественников теперь сопровождало не менее двух обходительных кавалеров, не говоря о четверке наемных слуг, которые совершали броски по маршруту на поездах. Путеводители и книги по истории Коркоран больше не доставал. В Антверпене остановились не просто в отеле, а в знаменитом старинном охотничьем замке в пригороде, который Коркоран арендовал на шесть дней, вместе со слугами и всем причитающимся.

Перед отъездом в антверпенских газетах появилась фотография Хэлли в сопровождении небольшой заметки, гласившей, что прекрасная юная американка из богатой семьи остановилась в брабантском охотничьем замке и дала столь восхитительные приемы, что на них несколько раз был замечен даже некий представитель королевской фамилии.

В Роттердаме Хэлли не видела ни Бумпьес[18], ни Гроте-Керк[19] — их затмил поток симпатичных молодых голландцев, смотревших на нее нежно-голубыми глазами. Но когда они приехали в Гаагу и путешествие стало подходить к концу, она начала понемногу грустить: ей было так весело, но скоро все закончится, и больше уже не будет… К ней неумолимо приближался Амстердам и некий господин из Огайо, который не понимал ничего в развлечениях «на широкую ногу»; хотя она старалась казаться веселой, весело ей вовсе не было. Ее также огорчало, что Коркоран, по всей видимости, старался ее избегать: он с ней практически не разговаривал и не танцевал с тех самых пор, когда они уехали из Антверпена. Вот об этом она, в основном, и думала в последний день, когда в сумерках они ехали в Амстердам, а мать дремала в углу салона лимузина.

— Вы были ко мне так добры, — сказала она. — Если все еще сердитесь за тот вечер в Брюсселе, прошу вас, простите меня!

— Я вас давно уже простил.

В город они въехали в тишине, и Хэлли с некоторой паникой выглянула в окно. Что же она станет делать, когда некому будет о ней заботиться — заботиться о той части нее, которая желала быть вечно юной и веселой? Они подъехали к отелю, и она вновь повернулась к Коркорану, и их взгляды встретились — его взгляд был странным и беспокойным. Она потянулась к руке Коркорана и нежно ее пожала, словно это было прощание.

Мистер Клод Носби был солидным, темноволосым и лощеным мужчиной, стремительно приближавшимся к сорока; помогая Хэлли выйти из машины, он мельком бросил враждебный взгляд на ее спутника.

— Ваш отец прибывает завтра, — зловеще произнес он. — Его внимание привлекла ваша фотография в антверпенской газете, и он спешит сюда из Лондона.

— А почему бы моей фотографии не появиться в антверпенской газете, а, Клод? — с невинным видом спросила Хэлли.

— Ну, это несколько необычно.

У мистера Носби было письмо от мистера Бушмилла, где тот рассказывал ему о том, как организовал поездку. Носби смотрел на все это с глубокой неприязнью. За обедом без всякого энтузиазма он выслушал рассказ Хэлли о путешествии, горячо поддержанный ее матерью; затем, когда дамы из семейства Бушмилл ушли спать, он проинформировал Коркорана, что желал бы побеседовать с ним наедине.

— Хм, мистер Коркоран, — начал он, — не будете ли вы так любезны показать мне, пожалуйста, те записи о расходах, которые вы ведете для мистера Бушмилла?

— Этого я, к сожалению, сделать не могу, — любезно ответил Коркоран. — Думаю, что данное дело касается только меня и мистера Бушмилла.

— Ну, это для вас одно и то же, — с раздражением сказал мистер Носби. — Возможно, вы не знаете, но мы с миссис Бушмилл помолвлены.

— Да, я уже догадался.

— И, возможно, вы также догадались, что я не совсем доволен тем сортом приятного времяпрепровождения, который вы для нее избрали?

— Это было самое обычное приятное времяпрепровождение.

— Ну, тут как посмотреть. Дайте мне, пожалуйста, блокнот!

— Завтра, — произнес Коркоран, все еще любезно. — И только лично в руки мистеру Бушмиллу. Спокойной ночи!

Коркоран проснулся поздно. В одиннадцать утра его разбудил звонок телефона, из трубки которого холодный голос Носби проинформировал его о прибытии мистера Бушмилла, пожелавшего видеть его немедленно. Когда через десять минут Коркоран постучал в дверь своего нанимателя, то обнаружил в номере также и Хэлли, и ее мать, угрюмо сидевших на диване. Мистер Бушмилл прохладно поклонился, но руки не подал.

— Давайте посмотрим ваш блокнот с расходами, — сразу перешел он к делу.

Коркоран передал ему блокнот вместе с пухлым конвертом расписок и чеков.

— Слышал, вы там все пошли вразнос? — сказал Бушмилл.

— Нет, — ответила Хэлли, — только мы с мамой.

— Коркоран, подождите за дверью. Я вас вызову, когда понадобитесь.