Под маской англичанина

Как бы Вы охарактеризовали политическую линию "Die Zeitung"?Говорят, что в редакции преобладала буржуазно-консервативная монополия.

Буржуазная — да, а консервативная я бы не сказал. Были представлены все гражданские оттенки. Я бы скорее сказал, что "Die Zeitung" была буржуазно-либеральной, причём ведь определение "либеральный" также может включать в себя почти всё. Во всяком случае, она не была социалистической, также не была резко военно-реакционной (20 июля[7]). Она была где-то между ними.

В литературе говорится, что Ваш уход из" Die Zeitung" был политически мотивирован. Тем не менее вы назвали скорее личные причины.

Политическим уход был самое большее потому, что я не понимал достоверно — и чем дальше, тем меньше — для чего собственно существует "Die Zeitung" и что она должна делать. Однако не было никакой политической причины в том смысле, что я что-либо отвергал из того, что было в "Die Zeitung". Политические причины существовали самое большее постольку, поскольку я видел шанс влиять на английскую политику в английской прессе под маской англичанина, и это было для меня политически гораздо интереснее, чем "Die Zeitung", в которой я совершенно не знал, для кого она пишется, на кого я должен там собственно влиять.

Как установился контакт с "Observer"?

Зимой 1941-42 гг. на меня обратили внимание Асторы, а именно Давид Астор, частично из-за книг, частично вследствие моей работы в "Die Zeitung", которую они разумеется вряд ли читали, поскольку она издавалась на немецком языке. Однако кое-что всё же о ней говорили.

В это время в "Observer" случился кризис в руководстве, поскольку многолетний, очень могущественный главный редактор Гарвин рассорился или во всяком случае разошёлся во взглядах с семьёй владельцев газеты — после чего Гарвин ушёл. Давид Астор должен был так сказать мимоходом перенять газету и искать людей. Он сказал тогда — и вот это высказывание, которое я очень хорошо запомнил — что нормальные английские журналисты, которые что-то могли бы делать, все находятся на военной службе, не обязательно на фронте, однако в каких-либо штабах. Они недоступны. Что у нас есть, это старики, женщины и иностранцы. Он склонился в сторону иностранцев.

Так что в середине 1942 года я покинул "Die Zeitung", и после этого был принят на работу в "Observer", где я уже до этого немножко писал от случая к случаю. То, что мне было там предоставлено место, в одной из самых уважаемых английских газет, я воспринял действительно как подарок небес. Влиять оттуда на английскую политику — об этом я никогда не смел и мечтать. Я говорил себе, теперь ты должен действительно показать, что ты можешь, и что ты можешь писать на английском языке. Этому я в состоянии самовнушения научился за несколько недель, то есть на каждом предложении, ещё до того, как написать его, я спрашивал себя — выразился ли бы так англичанин, правильно ли это звучит. Если есть что-то в моей жизни, о чём я сам высокого мнения, то это то, как я за пару недель выучился по-настоящему писать на журналистском английском языке.

В "Observer" однако были не только немцы, был например также ставший позже известным Исаак Дойчер, который не был немцем[8], а был он польским евреем-троцкистом. Он был за мировую революцию, и это должно было также ликвидировать всё еврейство. Он был за Троцкого, и тем самым для него всё было гораздо труднее, чем для меня, поскольку я тогда искренне был проанглийски настроен и становился таким всё больше с ходом войны. Он также играл большую роль в "Observer".

Затем был человек, который в глубине души в сущности был сионистом, это был Йон Кимче. Он особенно интересовался стратегическими, военными вопросами. Некоторое время мы трое были важнейшими людьми в том "Observer", каким он стал после Гарвина, причем я был самым английским.

Вследствие сотрудничества с "Observer", а также именно вследствие внутренних разногласий с Дойчером и Кимче, которые преследовали свои особые цели, будь это мировая революция или будь это сионизм, я не хотел больше никаких особых целей. Я думал — что получится из Германии, это мы увидим. Пока же всё зависит от того, чтобы желать самого лучшего для Англии, тем более что Англия ведёт себя по отношению к нам столь прилично и в определенной степени позволяет нам выступать под маской англичан и принимать участие в её судьбе. Так я стал своего рода английским патриотом, задолго до того, как я натурализовался.

Что Вы в основном писали в "Observer"?