Читаем Под маской англичанина полностью

Я очень смягчил их в языковом отношении. Когда пару лет назад ещё раз перечитал главу о Гитлере в книге "Германия: Джекилл и Хайд", то я был прямо-таки поражён тем, с какой ненавистью и ядом я писал тогда о Гитлере, в то время как теперь я рассматриваю его всё ещё как отрицательный персонаж, однако всё же с определённым уважением перед его энергией и исполнением обязательств. Сегодня я бы точно так же абсолютно отверг бы Гитлера и попытался бы помочь ему потерпеть поражение, как тогда, однако я делал бы это с меньшим вовлечением души, с меньшей настоящей ненавистью, чем была у меня тогда — вследствие дистанции времени и из мудрости возраста.

Обдумывали ли Вы возвращаться в Германию после 1945 года?

Нет, сначала не думал. В 1945 году я полагал, что буду натурализоваться в Англии, что я и сделал затем в 1948 году. Я думал, что стану англичанином, останусь англичанином и окончу там свою жизнь. Для этого было несколько причин. Во-первых, я действительно стал большим патриотом Англии и желал ей всех благ, больше, чем какой-либо иной стране. Во-вторых, я думал — ты же всё время писал как англичанин и пытался говорить с англичанами так, как если бы ты был одним из них, теперь и станешь одним из них. И в-третьих, я думал, что утратил расположение немцев, ведь я был в войне на другой стороне, немцы никогда больше не примут меня как одного из них.

Внутренняя политика Германии послевоенного времени имела очень мало общего с моими личными решениями. То, что я всё же в конце концов — сначала в 1953 году как корреспондент "Observer" и затем в 1961 году уже больше не в качестве такового, но в качестве квази-немца — вернулся назад, это сравнительно мало было связано с внутринемецкими отношениями.

Моей последней и окончательной размолвкой с "Observer" и тем самым и с Англией, поскольку другого фундамента у меня там не было, был второй берлинский кризис, ультиматум Хрущова и очень вялая позиция английского правительства, и ещё более вялая и поистине трусливая позиция, которую принял "Observer". Я не желал принимать в этом участия. И именно из-за причин, связанных с Англией, не столько потому, что я был за единство немцев — хотя я и был занят этим некоторое время; я часто менял свои взгляды или по меньшей мере сильно их модифицировал.

Настоящей причиной было то, что я как англичанин чувствовал себя опозоренным, если англичане здесь в Берлине покорно пошли на уступки, это бесчестье, я не хочу разделять за это ответственность. Во многих отношениях я был "more English than the English[11]". И ещё я не желал всей этой деколонизации, поборником которой был Давид Астор.

Как происходило Ваше медленное сближение с Федеративной Республикой?

Решение остаться здесь созревало медленно, приблизительно во время второго берлинского кризиса. С другой стороны я не видел также своего возвращения в "Observer", поскольку существовало слишком много различий в мнениях об общей направленности. Это было уже странно. Во второй половине войны и в первые послевоенные годы я пытался влиять на английскую политику как всё ещё немец, и для этого притворился англичанином. Затем наступило время, когда я здесь в своей собственной стране писал как англичанин для английской газеты и с английской точки зрения. Это играло роль снова и снова до сих пор…

Лишь в 1972 году я натурализовался здесь обратно в германское гражданство, однако сохранил британское гражданство. Между тем у меня больше нет ощущения, что я имею право чувствовать себя англичанином или быть может вовсе туда вернуться. Кроме того, моя нынешняя жена не желает принимать в этом участия.

В Германии я затем в шестидесятые годы весьма резко освещал в "Stern" германскую внутреннюю политику как Всё-Ещё-Англичанин.

И хотя я не стыжусь своей жизни — почти что наоборот, за многое я частным образом немножко горжусь — у меня нет никакого желания описывать это и бросать это любому на съедение. Против меня можно очень легко полемизировать. Я всегда писал лишь то, что я в тот момент считал правильным.

Как бы Вы сформулировали своё самоощущение — видите ли Вы себя публицистом, журналистом или историком?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии