Под маской англичанина

Впервые публикуемое в этой книге интервью с Хаффнером тогдашней студентки факультета журналистики Ютты Круг, имевшее место в 1989 году, было в этом кратком, однако ожесточённом споре важнейшим свидетельством о раннем моменте времени — 1939 годе, когда возникла "История одного немца". На примере Хаффнера Ютта Круг исследовала в своей дипломной работе, как история жизненного пути может отразиться на отдельном человеке. Утрата родины, корней и выживание в эмиграции были темами, которые её при этом особенно интересовали. Хаффнер является интересным представителем профессиональной группы, которые в эмиграции столкнулись с особой проблемой чужого языка, изучение которого было базовой предпосылкой для любой дальнейшей журналистской или писательской деятельности.

Вдобавок к этому работа представляет собой вклад в уменьшение дефицита исследований эмиграции, чему поразительно долгое время в Германии не уделялось должного внимания. Уже сегодня, спустя тринадцать лет, интервью с даже весьма юными к моменту эмиграции беженцами едва ли уже возможны. "Люди ведь умирают один за другим", — сказал Хаффнер в этом интервью о своём поколении. Он сам в 1989 году из-за возраста не был более в состоянии провести разговор столь обстоятельно, как прежде намеревался. Уже последняя книга Хаффнера "От Бисмарка до Гитлера" за два года до этого была надиктована на магнитофонную ленту, а не сочинена им самим в процессе "добросовестного написания", как он это сформулировал в послесловии. В предлагаемом интервью Хаффнер излагает — более детально, чем когда-либо прежде или после этого — сведения о своих причинах, по которым он покинул Германию, о пути, который он для этого избрал и о трудностях, которые у него были сначала в Англии. Он повествует о своих проектах книг, о своём сотрудничестве с издававшейся сначала ежедневно немецкоязычной лондонской эмигрантской газетой "DieZeitung" и о своей роли в редакции уважаемой английской воскресной газеты "The Observer". Он описывает встречи с такими соратниками, как Джордж Оруэлл, Исаак Дойчер, Фридрик Варбург и с умершим в декабре 2001 года прежним издателем "Observer" — Давидом Астором.

Хаффнер говорит также о годах в Берлине до его бегства в конце лета 1938 года, так что читатель может получить представление о проблемах и трудностях, с которыми он столкнулся в те годы, и которые, к сожалению, не были отображены в "Истории одного немца". Получаешь также представление о различных путях, которые испробовал Хаффнер, чтобы в неизвестной ситуации диктатуры — никто не знал, сколь долго продержится "нечистая сила" — справиться с этим.

Хаффнер явно планировал описать в "Истории одного немца" также и эти тяжёлые годы перед эмиграцией, как он это нам выдаёт в двух местах текста. На странице 10 Хаффнер пишет, что увидят, "как он в конце прекратил борьбу — или, если угодно, должен был перенести её на другой уровень", под чем единственно могло подразумеваться последующее бегство. Ещё отчётливее указание на странице 100: Хаффнер повествует там о своей способности к мышлению в "административной логике", которой он научился во время своего юридического образования, что ему и его жене пару лет спустя "буквально спасло жизнь". И здесь также наиболее вероятно речь идёт об обстоятельствах бегства. Ещё важнее следующий аспект: едва ли Хаффнер вставил бы мимоходом в книгу свою жену, если бы он не намеревался позже вернуться к ней; к дискриминации, которой она подвергалась, и к трудностям, которые они совместно выстрадали. То, что он в своей книге, которая на его собственном примере должна была проинформировать английского читателя об отношениях в Германии, не поделился бы своим собственным опытом знакомства с Нюрнбергскими расовыми законами и начавшимся преследованием евреев, было бы совершенно немыслимо.

Решение Хаффнера бежать политически мотивировано в широчайшем смысле. "Нелегальные" отношения с женщиной, ставшей позже его женой, играют в совокупности причин для бегства большую роль, которые всё же по праву можно внести в рубрику "личные причины". "С ужасными угрозами это государство требует от этого частного лица, чтобы он отказался от своих друзей, покинул свою подругу, отказался от своих взглядов, принял предписанный образ мыслей", — пишет Хаффнер в прологе к "Истории одного немца". Там трудно провести границу между политикой и частной жизнью, поскольку ведь тоталитарное государство само постоянно эти границы нарушает. К особенностям тех лет принадлежит то, что сначала следовало выучить, как пишет Хаффнер, "что нацистская революция устранила старое разделение между политикой и частной жизнью, и что невозможно трактовать её просто как политическое событие". Первая и возможно естественная, весьма распространённая по крайней мере в Германии реакция — уйти в частную жизнь, если "снаружи" становится неуютно — была закрыта. "Куда бы ни уходили — повсюду находили снова как раз то, от чего хотели убежать".

Единственно возможный вывод