Под мостом из карамели

После охов, нецензурных вскриков и проклятий Лету оставили возле гардероба, сторожить сумки и контейнеры. Угон микроавтобуса «Хлеба и шоколада» не затмил её счастья – Лета стояла возле имущества и блаженно улыбалась. Ей хотелось снова и снова переживать мгновенье, когда прозвучало название их команды, и председатель жюри поднял сияющий факел, оказавшийся кубком. Она вытащила смартфон, набрала в поисковике свое имя и слово «чемпионат», и увидела ссылку на запись в блоге журналистки «Московского коммуниста» – короткую, но восторженную – судя по тройным восклицательным знакам в конце предложений.

«Антирусская карамель, – прочитала Лета и вздрогнула. – Чемпионат России по кондитерскому искусству завершился скандалом!!! Победителями, получившими свой денежный приз в две тысячи американских зелёных, стали две лесбиянки и гей, не постеснявшиеся изобразить над уродливой фигурой, символизирующей, по мнению аффторов, дружбу народов, символ ЛГБТ-сообщества – радужную подстилку!!!». Дальше шли комментарии. «А у нас все конкурсы продажные – или евреи евреям дают, или из своей тусовки, или полным бездарям, а здесь, значица, пидоры пидорам, вот такая движуха».

– Нас обозвали геями и лесбиянками, – изумлённо сообщила Лета появившейся команде.

– Кому и кобыла лесбиянка, – сказал водитель.

– Это слава! Она именно так и выглядит, – заверил гласье.

– Журналистка так приветливо со мной разговаривала, – не могла поверить Лета.

– И в итоге написала, что мы – пидоры!

– Ну чего, бывает, – покосившись на Собаку, сказал водитель и подхватил коробку. – Меня недавно один баран козлом обозвал. За один заход все утащим?

– Поздравляю, Летёнок, – сказал папа, когда Лета заволокла в квартиру сумку с громыхающим кубком, помятый букет и никуда не уместившийся диплом в раме под стеклом. – По «ТВ-Центру» показали репортаж, молодец, я так горжусь тобой!

– Ты не представляешь! Мы победили! Как я устала! Микроавтобус угнали, пока с полицией разбирались, пока… – Лета скинула куртку. – Пришлось на такси всё в ресторан отвозить. Сейчас упаду, ноги не держат. – Она сбросила ботинок. – Пустите меня в туалет!

– Бабушка умерла, – сказал папа и грустно улыбнулся.

Глава 7 Записка и кипяток

Урна с прахом размером с двухлитровую банку стояла на журнальном столике, покрытом кружевной скатертью из клеёнки. К урне была прислонена фотография бабушки. Бабушка бодро смотрела на рюмку с коньяком, прикрытую печеньем – ставить водку с куском чёрного хлеба папа и Лета с отвращением отказались. Бабушку сожгли для раздвоения личности – семь лет назад, перед операцией по аортокоронарному шунтированию, она завещала, «если что случится», прикопать по горсти пепла в могилы обоих её мужей, «чтоб никому не было обидно». Старая журналистская гвардия, тихо переговариваясь, потопталась перед столиком, произнеся обычное: «Могла б еще пожить!», «Давно ли молодые были?», «Все там будем» и «Как время-то летит». Изучили фотографию, пришли к выводу, что на заднем плане, за бабушкиной спиной, кабинет в редакции газеты, в котором потом сидели стенографистки, а после сделали буфет. Перевели взгляды на урну.

– Сосуд она, в котором пустота, или огонь, мерцающий в сосуде! – с подъёмом продекламировал гвардеец в морально устаревшем галстуке и джемпере внука.

Сошлись на том, что в урне, безусловно – огонь и, стараясь не грохотать лакированными стульями и кухонными табуретами, но с заметным оживлением сели за стол, накрытый «на квартире».

Папа брезгливо отверг выражение «поминальный обед» и передёрнулся при слове «кутья», которое напоминало ему выродившийся и обнищавший народный промысел. Они оба не имели представления о ритуалах. Папа смутно помнил что-то про охапку еловых ветвей, гроб, три дня стоящий на столе, двери в квартиру нараспашку, оркестр возле парадного, конфеты и пшено для голубей на могиле. Но самый большой город Европы отринул народные традиции в угоду санэпиднадзору – родных хранили в холодильниках моргов, и больше не поминали блинами. Папа хотел как можно быстрее напоить журналистскую гвардию и отвязаться! Лета предложила приготовить для бабушкиных соратников мясной бульон с домашними пельменями и луком и подать блюдо в старинной фарфоровой супнице, на горячее. Но папа сказал:

– Обойдутся без супниц! Этим старым пьяницам лишь бы водка да закуска.

И привез из кулинарии готовые салаты в пластиковых ведрах и пакет вареного картофеля, присыпанного укропом, а из супермаркета – нашинкованный хлеб, лотки с мясной нарезкой и девять бутылок разнообразного спиртного.

– Не слишком много выпивки? – усомнилась в гвардии Лета.

– Погоди, еще за добавкой бежать придется. Старые алкаши!

– Сейчас говорят не старые, а возрастные, – поправила Лета.

– Упейтесь до потери памяти! – приговаривал папа, выставляя бутылки. – Скорее бы всё это кончилось!