Под мостом из карамели

– Мыльный раствор вводила? – бросила врач роддома, куда привозили рожениц со спидом, инфекциями, венерическими заболеваниями, патологиями беременности или без медицинской карты. – Судить тебя надо!

Шестимесячного сморщенного мальчика положили на рыжую клеенку в железный лоток и отнесли в санитарную комнату. Но он дожил до утра, и пришлось переделывать бумаги – вместо счастливого бессмертия оформлять несчастную жизнь.

– Почему вы всех бросили? – угрожающе спросила Лета. – Знаете, как он умер? – Лете вдруг стало жалко себя и свою судьбу, и она начала подвывать. – Он сварился в кипятке! Это вы его убили! Я вас ненавижу!

– Я страшно виновата перед тобой, перед папой и этим ребёнком, – стёрто бормотала распутница, боясь, что горе и ненависть хлынут, заливая трубку телефона. – Мне нет прощения. Так получилось, я изменила твоему отцу и забеременела от другого человека. – Она неожиданно придумала свою измену, оболгала себя, взяла чужую вину, и внезапно почувствовала радость и словно предсмертное, очистительное облегчение: дочь не останется одна, с ней всегда будет рядом замечательный, честный, благородный отец, которым можно гордиться. – Твой папа так любил всех нас, что согласился простить мою измену и принять будущего ребенка, как своего. Но когда мальчик родился больным, я всем сказала, что он умер, а сама бросила его в роддоме. Моя ложь стояла между всеми нами, поэтому я решила уехать, освободить твоего отца. Но я очень тебя любила!

– Значит, любовь – она такая? Ты могла… – Лета перешла на «ты», и распутница замерла, боясь, что слово снова превратится в «вы». – Уехала за колбасой и хорошей жизнью, но хотя бы позвонить могла.

– Не хотела тебя травмировать, – убедительно сказала распутница, вспоминая, как муж не давал согласия на выезд Леты заграницу, а она крикнула ему в суде: «Сволочь!». – Я писала тебе, посылала подарки на день рождения.

– Ах да, спасибо, как раз сегодня перечитала открытку про синее ведро. Кстати, куда оно делось?

– Я передавала для тебя деньги!

– Деньги? – Лета захохотала. – Теперь понимаю, почему я их так ненавижу!

– Доченька, я приезжала в Москву, специально, чтобы тебя увидеть, – кричала распутница, вцепившись в стол, чтобы муж и свекровь не вытолкали её, как и тогда, из подъезда, пригрозив, что убьют и вызовут милицию. – Тебе было пять лет, я боялась, что короткая встреча только навредит твоему состоянию, и просто несколько минут смотрела на тебя со стороны.

– Смотрела со стороны?

– А когда твой отец вышел, я даже постояла рядом, и потом спряталась. Целый детектив! В кафе, помнишь? Что-то вроде кондитерской, праздник или утренник, клоуны учили детей рисовать шоколадом и делать фигурки из леден…

Раздались гудки.

Лета всхлипнула и, чтобы хоть что-то сделать, запросила баланс.

Минус 34 рубля. Вы исчерпали лимит близости и связи.

Они стояли, каждая в своей одинокой маленькой кухне, и плакали от любви, ненависти и разочарования.

Кривая правды и прямая лжи так крепко сцепились друг с другом, что превратились в спираль, и еще долго кружили распутницу по жизни, пока однажды она не встретила мальчика, который долго лежал на костлявом боку, а теперь, запрокинув голову, смотрел на свою маму, всю в разноцветных кольцах. А Лета так завывала, что соседи стали возмущенно стучать по батарее. Тогда она замолчала, допила остатки коньяка из чужого заляпанного бокала и теперь сидела, бессмысленно уставившись в угол под мойкой.

У её карамели больше не было тайны – ласкового, крошечного огонька в сердце, маленьких теплых лепестков в горелке, липких крошек на детских пальцах, разноцветных мурашек, мышей с сахарными хвостами и сладости под языком. Оказывается, она всю жизнь смотрела и слушала, как закипает и темнеет смесь сахара и воды, чтобы ещё раз пережить забытое воспоминание – странный взгляд незнакомой черноволосой женщины, которую она, Лета, откуда-то знала и почему-то ждала. Мальчик-отказник, лежавший в кровати с дощатыми бортиками, давил себе на глаза, чтобы увидеть яркие цветные кольца, вспыхивающие в беспросветной бесконечности, а его сестренка сжимала свое сердце, чтобы ощутить, как карамельная змейка рассыпается на спичечные искры, щекотно бегущие по спине и волосам.

Лета помнила поход в кафе на сладкий праздник. Когда он окончился, кто-то из взрослых, одевая своего ребёнка, по ошибке взял валенки Леты – серые, с галошами, а ей остались чужие, которые не налезали. И папа, бранясь на неизвестного тупого путаника, всю дорогу до дома тащил Лету в обнимку, засунув ноги в туфельках в расстегнутую полу своей дубленки. Бабушка долго охала, а Лета смеялась и всю зиму мечтала, чтобы у неё насовсем украли валенки, и тогда папа всегда носил бы её из детского сада на руках.

Папа! Она попыталась улыбнуться ему, но голова вдруг закружилась, и рывком поднялась тошнота. Лета едва успела добежать до туалета и схватиться за сиденье унитаза, как спасительная рвота вытолкала водку, виноградный сок и пережеванную нарезку.

Собака ждала в ресторане «Глазурь», но Лета, бесцветная, осунувшаяся, даже не стала раздеваться.