Под нами бездна

Во двор без него никто не заходил. На столике под навесом крыльца реально лежали сотенные купюры. Федор сгреб их и сунул в карман, будто деньги даны были за двадцатисемилетнюю службу.

Без прежних чувств и мыслей он заново растопил печку в бане, по-деловому сжег старые вещи.

Потом собрал все ценное, часть спрятал в лесу. Самое необходимое уместилось в сумке и рюкзаке.

На рассвете он запер дом и баню. Как сотни раз за прожитые здесь годы вышел на насыпь и стал ждать пригородный поезд, глядя в розовеющую морскую даль, вслушиваясь в привычные звуки, вдыхая запахи свежей воды и хвойного леса. Обыденно и сонно подошел тепловоз. Федор вошел в прохладный вагон, забрался на верхнюю полку и тут же уснул. Все было предельно просто и ясно — служба закончилась и прежняя жизнь — тоже. Все! Кончено! Он хотел к ней — единственной и любимой. Встреча была неизбежна. Оставалось, всего ничего, — подождать. Ждать легче в другом месте. И точка!

Рано утром он вышел на железнодорожной станции транссибирской дороги. Хотелось крепкого чая, к которому привык по утрам. Федор купил бутылку пива, которое когда-то любил. Сел на привокзальную лавочку, отхлебнул из горлышка. Вкус напитка показался приторным, несколько глотков вызвали тошнотворное головокружение. Он поморщился и брезгливо поставил почти полную бутылку на видное место. Проходивший мимо милиционер, строго осмотрел зачехленный ствол ружья, торчащий из рюкзака, но не удостоил особым вниманием.

Билетная касса была закрыта. В зале ожидания не было свободных мест. Лесник оглядывался в сторону берега и невидимого со станции моря. Благодарственных речей по окончании службы, оркестра и «Прощания славянки» не было.

Открылось окошечко кассы. Выстояв очередь, Федор узнал, что билетов на проходящий поезд нет.

Он снова пошлялся вокруг вокзала, прикидывая перспективы возможного ночлега, перед самым отправлением опять обратился к кассирше, и та, пощелкав по клавиатуре компьютера, раздраженно сказала, что может дать один купейный без места. До Иркутска придется стоять в проходе.

«Это лучше, чем на вокзале», — решил Федор. Проводнику не понравилась его борода, зачехленный ствол ружья, торчащий из рюкзака, и сам рюкзак в узком проходе. Он постучал ключом в дверь купе. Открыл злой мордастый мужик. Хмуро спросил, что надо? Заискивающим голосом проводник попросил временно поставить вещи Федора на свободную полку — а то мешаются в проходе.

— А что место пустует? — спросил Федор, забрасывая на полку сумку и рюкзак.

— Оплачено! — сухо отрезал проводник.

Федор не понял, что такое «оплачено», но молча вышел в проход и встал у окна. Поезд шел по знакомому до мелочей перегону, набирая высоту, кружа поворотами и дугами, взбираясь на Приморский хребет. Федор не смотрел в сторону моря, но чувствовал, как оно отдаляется, а он выбирается из бездны, на краю которой прожил столько лет. Усмехнулся пришедшему в голову каламбуру, что теоретически с каждой секундой приближается к небу — такого чувства не было.

За спиной громыхнула дверь. Он чуть прижался к окну, освобождая проход.

— Куда едем, мужик? — раздался за спиной хриплый бас.

Охотовед обернулся. На него пристально смотрел тот самый, мордастый.

— В Красноярск! — неохотно ответил, опять отворачиваясь.

— Ложись на полку! Что месту пропадать, — доброжелательно пророкотал пассажир, обдав его едким запахом водки. — Хотел купе откупить — договорился с командиром, — кивнул на суетящегося в тамбуре проводника. — Старика везу в Омск… Ты охотник что ли?

— Охотовед! — коротко ответил Федор, раздумывая, стоит ли принять предложение. Ехать в пьяной компании не хотелось. Какая компания попадется от Иркутска — еще не известно.

— А я водила, дальнобойщик. Соточку вмажешь?

— Не пью!

— Ну и попутчики пошли, едрена вошь, — язвительно хохотнул мордастый. — Все равно заходи, а то гляжу на тебя — и рюмка поперек горла.

Меньше всего Федору хотелось разговоров, да еще нетрезвых. Но отказываться Федор не стал, скинул штормовку, положил под голову свитер, вытянулся на полке и закрыл глаза, делая вид, что спит. А поезд все стучал колесами, унося в иные, совсем неинтересные места, к иным людям, которые не вызывали никакого интереса. Шло время. Все остальное теперь не имело значения.

Он стал дремать. На тряской полке ему представилось, как ее локон щекочет щеку, а среди душных запахов поезда чуть улавливался запах ее присутствия. Федор привычно и бездумно подвинулся так, чтобы ей было удобно рядом.

Мелькали знакомые остановки пригородных поездов, мимо которых проносился скорый состав.