Роберт: Нам еще надо решить с отпуском.
Не знаю, как ты, а я бы съездил в Италию.
Анна: Ладно.
Роберт: Как насчет Тосканы? В конце октября?
Анна: Отлично.
Роберт: Ты уже знаешь, в какие дни сможешь поехать; у меня есть две недели.
Анна: Да.
Роберт: Мне очень понравилось в Мексике.
Анна: Мне тоже. Даже не думала, что мне так понравится. Не знаю, почему. Мне не хотелось.
Мне не хотелось туда ехать.
Роберт: Серьезно?
Анна: Мне не хотелось никуда с тобой ехать этим летом.
Роберт: Почему?
Анна: Не знаю.
Роберт: У нас бывали отличные поездки.
Анна: Я знаю.
Роберт: Помнишь наш Скандинавский круиз?
Роберт: Мы читали «Дикую утку» у фьорда, нахлобучив на себя пластмассовые шлемы викингов? А те американцы нас фотографировали. Было так весело. И в Мексике было здорово, правда?
Анна: Да.
Роберт: Я бы сейчас принял антипохмелин.
Анна: Роберт, я не уверена насчет отпуска.
Роберт: Почему?
Анна: Я думаю об этом с тех пор, как мы вернулись. Я хотела бы поехать в Бельгию.
Роберт: В Бельгию?
Анна: Во Фландрию.
Роберт: Почему?
Анна: Хочу посетить военные кладбища. С тетей Мэй. Она просила свозить ее туда. Я и сама хочу. Никогда там не была. Она не может ехать одна.
Не может.
Роберт: Понятно.
Анна: Мы с ней так сблизились, пока я жила здесь.
Роберт: Понятно. Значит, увидимся на Рождество.
Анна: Она хочет съездить туда перед смертью. Я же не могу ей отказать?
Анна: Хотя с ней ужасно тяжело. Ты помнишь, какая была погода. Первый солнечный день за месяц, а она даже не позволила мне отвезти её к морю.
Я хочу поехать. Хочу сама посмотреть на эти могилы. Тишина, наверное, умиротворяет.
Роберт: А зачем она сейчас-то туда хочет?
Анна: Она не может избавиться от воспоминаний.
Когда мы вернулись из Мексики, я зашла проведать ее. Тогда я впервые услышала эту историю.
Тетя Мэй было четырнадцать, когда началась Первая мировая. Иногда отец разрешал ей подавать мячи на теннисных кортах, где играли взрослые. И, однажды, на одной из таких игр, сразу после начала войны, она встретила этого молодого человека. Артура.
Ему было восемнадцать. Тетя сказала, что он был никудышный игрок. Над ним все хохотали, но он был такой добродушный, что веселился вместе со всеми. В конце концов ему надоело, и он стал подавать мячи вместе с Мэй.
В какой-то момент один мяч улетел вглубь сада, и они отправились его искать. Легконогая Мэй быстро нашла мяч, но Артур, увидев её с мячем, закричал: «Мяч потерялся! Возьмите другой, а мы пока этот поищем». Он подошел к ней, она сидела под деревом. С мячиком в руке. Мэй говорила, что он был очень красив — золотые кудри, глаза, синие, как небо, — и даже прыщики его нисколько не портили. Артур сказал, что собирается в Европу, и запнулся. У него не хватило смелости спросить, может ли он ей писать. А у нее мурашки пробежали по телу. В общем, Артур ушел на фронт и попал на передовую под Ипром.
Она показала мне его письма. Их было всего шесть. Это были самые прекрасные письма, которые мне доводилось читать.
Эти письма их было страшно брать в руки. Они совсем пожелтели от времени, казалось, это сокровище готово рассыпаться. Рассыпаться прямо в руках.
Я чувствую, что если начать пересказывать эти письма, вся их прелесть исчезнет. Такие нежные любовные письма. Когда я их читала, я так сильно это чувствовала… Молодость, влюбленность… Больше писем от него она не получала.
Роберт: Да?
Анна: Да. Ни весточки. Потом, в шестнадцатом году, тетя стала медсестрой и отправилась с Красным Крестом во Францию. Она никогда не переставала любить Артура. И пробыв на фронте полтора года, в августе семнадцатого, она его встретила.
Те, кого считали умирающими, лежали в одной большой палатке. Врачи вынуждены были тратить свое время и силы только на тех, кого еще можно было спасти. И поэтому Мэй не сразу увидела Артура, когда его привезли.
Служил там один хирург, который гордился тем, что время от времени выбирал кого-то из той палатки. И вытаскивал с того света раненого, от которого все отказались. Однажды он выбрал парня, у которого раздроблены ноги и началась гангрена. И тут вдруг Мэй услышала, как кто-то рядом произнес ее имя.
Он был весь в грязи, кое-как наложенная повязка на животе пропиталась кровью. Но, несмотря на всю кровь и грязь, она узнала его золотистые кудри и голубые глаза. И он сказал: «Ангел мой».