Под небом Лузитании. От пришествия до полуночи

Когда-то в лиссабонском пенсау, в первые дни нашего пребывания на гостеприимной португальской земле, Степан рассказывал мне, что несколько лет проработал грузчиком на тернопольской товарной станции. Очевидно, сработал инстинкт опытного грузчика, которому скинули мешок рафинада, однако забыли предупредительно крикнуть «Лови!». Степан мгновенно встрепенулся, подался вперед и, будто бы тюк с поклажей, сноровисто схватил в охапку летящего на него гонщика вместе с велосипедом. Крепыш лишь слегка отшатнулся и застыл словно статуя, так толком и не осознав, что же такого с ним тут приключилось. На мгновение на площади воцарилась мертвая тишина.

Картина была потрясающая! Добрый молодец держал в натруженных руках маленького щупленького крючконосого велосипедиста, из-под шлема которого выбивались черные, курчавые и слипшиеся от обильного пота волосы. Жертва несчастного случая выглядела будто малый ребенок в огромных ручищах высокорослого богатыря. И, если бы не болтавшийся сбоку велосипед, то под этой живописной скульптурной композицией можно было смело поставить подпись: «Герой вынес пострадавшего из огня!» Или «Смельчак спас утопающего!»

На лице Степана возникло выражение полного недоумения и крайней озабоченности. И многие португальцы, повстречав вечерком такого мускулистого прохожего с таким озадаченным ликом, без оглядки шарахнулись бы в ближайшую подворотню.

Степан обладал простоватым, но мужественным лицом и, когда сталкивался с чем-то непонятным или странным, то выглядел как суровый солдат, который вот-вот бросит в противника осколочную гранату. Художник времен Великой Отечественной войны мог бы с успехом писать с него плакаты типа: «Враг не пройдет!» или «Ты записался добровольцем на фронт?!»

Наконец, толпа взорвалась восторженными криками и аплодисментами. Защелкали фотоаппараты, застрекотали кинокамеры.

Степан стоял как вкопанный, но постепенно выражение недоумения на его обветренном лице сменилось гримасой брезгливости и отвращения. Велосипедист весь пропах едким потом, а на его шортах медленно расплывалось темное желтоватое пятно. Попав в такой переплет и неожиданно очутившись в лапищах здоровенного громилы, парень, видимо, обмочился и, вполне вероятно, не только. Степан брезгливо поморщил носом, нервно закрутил головою и, вдруг, сбросил крючконосого гонщика вместе с велосипедом на ближайшую клумбу с субтропическими цветами.

Толпа разочарованно ахнула. Гигант непонимающе посмотрел на окружающих его зрителей, затем резко развернулся на каблуках и, вытирая руки о широкие штаны, поспешно зашагал в сторону старого городского парка. Очевидно, он вспомнил о каких-то очень важных делах, не терпящих отсрочки и отлагательства.

Я тяжело вздохнул и печально понурил голову. В последнее время не проходило и недели, чтобы в газетах или по телевидению не сообщалось о моих соотечественниках, которые или устроили пьяную потасовку, или ограбили какого-то запоздалого прохожего. А нередко доходило и до членовредительства, и душегубства. В Португалию, с открытием правительством кампании по легализации иммигрантов, наряду с гастарбайтерами из республик бывшего Советского Союза, хлынул поток криминальных элементов, скрывающихся от неотвратимого правосудия или вытесненных из родных мест более удачливыми конкурентами. А так как подавляющая масса приезжих прибывала из Украины, то всех иммигрантов «dо Leste» (с востока) португальцы обычно называли ucranianos. А как бы хотелось услышать что-то хорошее об украинцах, вроде: «Иммигрант из Украины предотвратил трагедию!», или «Украинец спас португальского спортсмена!» Но, видно, в нашей обыденной жизни уже не осталось места для бескорыстного подвига или иного благочестивого деяния. Прозаическое добывание хлеба насущного заслонило всё то героическое, что всегда было присуще нашему многострадальному народу.

Пока в моей голове роились такие безрадостные и тоскливые мысли, крючконосый велосипедист продолжал величественно возлежать на благоухающем ковре экзотических трав и цветов. Опершись на локоть и приподняв свою птичью головку, он бездумными тёмно-карими очами глазел на быстро удаляющийся вниз по улице пелетон велогонщиков. Мне показалось, что оцепеневший спортсмен находился в состоянии глубочайшей прострации. По унылому и безучастному лицу поверженного велосипедиста было предельно ясно – личное участие в нынешней гонке для него уже утратило какой-либо смысл.