Под небом пустыни

Да будет всесильно лекарство и вечна хвала исцеленью.
Здесь пышно шатер свой раскинула мудрость,
Там высится храм ублаженья аллаха.
Здесь радость надежды являет болящим лекарство.
Там — вечный покой, души исцеленье,
Здесь двигает всем медицина, наука всесильная греков,
наука о таинствах тела,
А там — откровенья Корана и вечная заповедь бога.
Здесь мудрость родит размышленья, терзанья ума
и познанье.
Могущество мира того в единственном гласе судьбы —
покорности вечному року.

Наверное, автор стихов и сам понимал сильную погрешность их против здравого смысла. Поэтому, желая искупить вину, он расписал по обеим сторонам двери наверху пространную газель[11]. Надпись эта также была сделана на ковриках:

Очарованный влюбленный занемог в разлуке долгой,
Лишь любовное свиданье излечить смогло б его.
Если встанет в изголовье над больным сама любовь,
Ничего тут не поможет, кроме родинки лукавой,
Розовых ланит чудесных и граната уст любимой.
Сердцу, раненному горем, и мятущемся в печали,
Утешеньем станет песня, виночерпий с полным кубком,
страстный танец и веселье, нежной лютни перезвон.
Мозг, отравленный сомненьем, ядом мысли и терзанья,
Ищет полного забвенья в зелени прохладной сада,
Трав, цветов, узорах слова и преданьях старины.
Если от такой болезни исцеление не скоро снизойдет
на человека,
Удивляться здесь не надо.
Ибо, кто познал страданья, лихорадку мук любовных,
Испытал тот боль незнанья, близкую лишь тем, кто
вечно к высшей истине стремится.
Ну, а если жар любовный постепенно ослабеет и
родит покой и благость,
Вот уж это будет чудом!

* * *

Город Кум — рай для праздных и убежище для страждущих. Многое из жизни современного Кума подтверждает слова Якута[12] об этом городе. Если вам удастся попасть в Кум 17 марта, остановитесь на улице Пророка и понаблюдайте за толпами людей. Вы согласитесь с мнением Якута. В пестрой толпе паломников колышутся палевые чалмы из Джоушегана, войлочные шапки из Бафка, велюровые шляпы из Тегерана, «шаб-колах» — домашние шапочки зеленого или желтого цвета — из Рафсенджана, мешхедские покрывала от солнца, кепки из Резайе, кожаные шапки из Себзевара, белые и красные фески из Сенендеджа, клетчатые платки из окрестных сел и деревень. А как одеты люди! Головные уборы абсолютно не гармонируют с их костюмами. Пу-, блика щеголяет в широченных штанах из хлопчатобумажной ткани различных расцветок фирмы Хадж Али Акбари, зеленых шалях, бостоновых пиджаках, поверх которых надеты лаббаде[13], наброшены толстые и тонкие аба[14], а иногда и просто пижамы. Вот как примерно одет житель Рафсенжана, приехавший в Кум на праздники: на голове — кепка, на шее — завязанный крупным узлом галстук, от плеч до пояса — бостоновый пиджак, ниже — отутюженные, обуженные, наподобие ружейного дула, брюки, поверх всего этого — тонкое заплатанное аба, на ногах — гиве[15], надетые на босу ногу.

Трудно, конечно, представить, что иранский народ не имеет национальной одежды. Однако внешний вид людей, прибывших в Кум со всех концов страны, заставляет усомниться в этом. Дело в том, что какой-нибудь керманшахский крестьянин или себзевйрский чернорабочий, продавец фруктов из Горгана или аптекарь из Джандака ни за что не наденут привычной домашней одежды, когда они отправляются на паломничество в Кум. Уже на подножке маршрутного автобуса люди отрекаются от одежды своих дедов и покупают по дороге все, что ни попадется под руку. Только бы не ударить лицом в грязь в новом месте перед своими же соотечественниками! А те, глупцы, тоже напяливают на себя пестрые тряпки, и, таким образом, священный город Кум превращается в месиво самых невообразимых красок.