Под небом пустыни

Русла ручьев, расположенные по сторонам делянок, красноречиво свидетельствовали о том, что некогда тут обрабатывали поля и собирали урожай. Около тридцати — сорока дворов кормились хлебом этих полей и населяли крепость Аллахабад. Неизвестно, когда и как обрушилась беда на это селение и почему оно было стремительно покинуто жителями. Никто из нас не мог добавить к сказанному ни слова. А по устным преданиям и свидетельству исторических хроник получалось так, будто Аллахабад оказался в большей немилости у создателя, чем другие селения пустыни. Вместо густой массы стеблей пшеницы и ячменя из трещин солончаков лезли цепкие колючки чертополоха и дикорастущих трав. Вероятно, несколько лет засухи и полнейшего безводья вынудили жителей Аллахабада покинуть родину и перебраться в другие места, а караван-сарай, крепость, поля они бросили без присмотра на милость демона пустыни, чтобы страшный вид полей служил назиданием для всех жителей пустыни.

Осмотр этого наследства без наследников отнял у нас целый час. Фотограф суетился — и не знал, с какого бы бока ему получше заснять развалины и вместить в маленький кадр ширь солончаков во всей их безграничности. В конце концов мы оставили позади величественное строение караван-сарая и подобно маклеру, увлеченному сделкой по торгу земель и вечно завидующему капиталам своих клиентов, продолжали путь.

Проехали мы мимо бассейна, растянувшегося на семь фарсахов и представлявшего огромное водохранилище. Вблизи гор Сагенд поравнялись с пастухами и проехали было мимо них, чуть не пропустив удивительнейшее зрелище в пустыне. Послеполуденное весеннее солнце светило все тусклее и тусклее. Но все-таки на голой поверхности пустыни хорошо просматривался каждый холмик, каждый бугорок. Наша машина двигалась довольно быстро. И в лучах заходящего солнца перед нами вдруг выросли силуэты темных покатых бугров, расположенных на небольшом расстоянии друг от друга. Верный Абдоллах-хан при первом же знаке остановил машину и в недоумении озирался, не понимая, что могло привлечь наше внимание посреди голой степи. Машина затормозила возле одного из бугров. Разглядев его хорошенько, мы поняли, что это стебли чертополоха, специально увязанные в виде покатого шалаша наподобие стенок колодца каната. Представьте, что вы захотели бы соорудить из колючек чертополоха конус, полый внутри, высотой около метра. А потом бросили бы работу, не окончив. Все эти вязанки были таковы, то есть имелась округлая стенка, похожая на край бассейна, только более вогнутая. По площади они смахивали на «аппартаменты», которые за последние пятнадцать лет сотнями возводили в Тегеране доморощенные наши строители.

Для чего колючки чертополоха спрессовали полукруглой стеной? Если их собирают на топливо, то удобнее складывать стебли плашмя, чтобы легче связать веревкой и унести. Что за усердное существо занимается этим? Вязанки чертополоха, сплетенные в шалаши, не похожи были на топливо, предназначенное для жителей Тегерана, Шираза или Мешхеда. Эти шалаши, несомненно, нужны были самим обитателям пустыни. Но у жителей пустыни еще со времен Адама вдоволь хватало колючек чертополоха, чтобы поддерживать огонь в печах ада. И до скончания мира этого чертополоха в пустыне будет расти не меньше, чем волос на головах всех людей земного шара. Для кого же припасены эти вязанки? Трудно было избежать соблазна, лишить себя удовольствия сделать новое открытие и разрешить странную загадку пустыни. Поэтому все, кроме Абдоллах-хана, заявили единогласно, что эти вязанки — результат работы ветров пустыни. Тогда Абдоллах-хан подозвал бредущего вдали пастуха и сказал нам: «Спросите-ка лучше у него, господин, уж он знает!»

Подошел пастух. Голова его сверкала плешью подобно солончаку, а по краям лысины спадали на уши и лоб нечесаные косицы волос и трепались на ветру. Он опирался на толстую суковатую палку. За спиной болтался хурджин. Описать его одежду невозможно из-за пестроты заплат, а куртка, штаны и стеганый халат превратились в какую-то мешанину.

— Дружище, что это за вязанки колючек?

— Это ветроубежища.

— Ветроубежища?

— Да. Мы их делаем для себя, чтобы укрыться на ночлег.

— Какая же от них польза, если в таких шалашах нет крыши?

— А крыша не нужна. Дождей ведь нет. Зато от ветра защита неплохая.

— А как же овцы?

— Овец мы тоже укладываем тут же в степи возле них.

— Неужели вы ночуете здесь в течение нескольких суток?

— Около шести месяцев.

— Что же вы делаете тут целых полгода?

— Кочуем со стадами в поисках травы, пасем скот.

— Много ли у вас овец и коз?

— Нас трое, а в стаде почти девятьсот голов.

— Откуда вы пришли, почему не возвращаетесь домой на ночь?

— Мы из Наина. Около сорока фарсахов пути отсюда.

— Что же вы едите и как добываете воду?

— Воду берем из здешних колодцев. Питаемся сухарями. Несем их в торбах. А по вечерам едим каурму[99].

— Почему не пасете стада возле самого Наина?

— Там нет травы. Мы не спеша все идем и идем по степи. Ищем траву. Как найдем, так и стоим несколько суток. Потом двигаемся дальше. На зиму возвращаемся в Наин.