Под небом пустыни

Представьте, что из толпы придворных поэтов-панегиристов выбирают самого изощренного и маститого. Посылают его в свите могущественнейшего шаха Ирана в пустыню. Шах велит этому вралю воспеть его в касыде, придумать подходящее название для такого забытого богом места, как селение Шахре Ноу, и получить взамен сто кошелей золота. Невероятно, что придворный поэт, истощив весь запас воображения, назвал бы это селение Шахре Ноу (Новый город). Это не город и не деревня, а нечто вроде небольшого оазиса-сада, где растут финиковые пальмы, к тому же бесплодные. Наверное, когда караван верблюдов добирался до такого оазиса, люди спешивались и отдыхали под тенью пальм прямо нагишом. Пили воду из колодца. Кто дал этому оазису имя Новый город — неизвестно. Может быть, им был какой-нибудь хворый человек, который в горячечном бреду лихорадки принял тень финиковых пальм оазиса за райские кущи и с наслаждением дремал под деревьями, погрузившись в забытье. Больное воображение рисовало ему контуры прекрасного сказочного города. А выздоровев, в кругу близких и родных примерно так вспоминал он тяжелое путешествие:

«На самом краю пустыни, чуть живые от лихорадки, мы вдруг набрели на красивый город. Воздух его так благостен, что все немощные и больные воскресли и ободрились. Я во всем мире не встречал такого места».

Либо надо согласиться с таким происхождением названия селения, либо искать ключ к решению странной загадки в известном изречении арабов «Имена даруются небом». В этой деревушке самой многолюдной оказалась наша машина с четырьмя пассажирами на борту, которая на несколько минут остановилась возле пальмовой рощи, а потом тронулась дальше в путь.

Двигаясь к востоку от пальмовой рощи Шахре Ноу в глубь пустыни, мы стали свидетелями одного из чудес этого края. Близ синего полукружия гор за тончайшей вуалью тумана и паров снова появилась пустыня. Белые пески со всех сторон наплывали к подножию гор. Издалека казалось, будто тысячи синих бутылок погружены до половины в россыпи перламутровой соли. Песчаные волны неумолчно бьются о грудь утесов, взлетая вверх и вниз. Когда дорога совсем близко подходит к горам, хорошо видно скольжение сыпучих песков у подошвы горных хребтов. Кажется, будто миллионы светлых муравьев внезапно приходят в движение, наскакивают друг на друга и расползаются во все стороны. Легкое, невесомое скольжение песков обусловлено здесь, видимо, сухостью скупого неба над этой частью пустыни. Бедность осадками подтверждается также великим множеством чертополоха, растущего здесь на больших площадях.

В десять минут первого пополудни 21 марта мы въезжали в деревню Сагенд. Поскольку праздничные дни ноуруза были в разгаре, даже птица и та не била крылом. Сигнальный гудок машины заставил вылезти, из убежища жандарма, который поспешил поздравить нас с праздником. От него мы узнали, что, во-первых, здесь, в Сагенде, возле дороги, похоронен принц Касем, сын Абу-аль Фазля, и жители денежными пожертвованиями помогают содержать это святилище. Во-вторых, сержант Хосейн Малеки, начальник караульного поста, уехал в йезд за жалованьем. В-третьих, деревня Са-генд в засуху начисто лишается воды, а в «дождливый» год все равно воды не хватает. В-четвертых, жители селения большей частью занимаются скотоводством и держат ослов. И в-пятых, Сеид Али Садпур является директором и единственным учителем четырехклассной начальной школы Сагенда.

Сагенд — крепость, которая в этот день и час была совершенно безлюдной. Мы не встретили ни одного человека из жителей ее, о которых Ибн Хаукаль много писал в свое время. Мы, правда мельком, видели одного пастуха, появившегося на мгновение и тут же скрывшегося в лабиринте улочек.

В час дня показался прятавшийся за далекими горами одинокий холм, склоны и подошва которого были покрыты коленкором солончаков. Он так сверкал на выглянувшем солнце, что мы не заметили издали огромного здания караван-сарая. Это был самый обычный караван-сарай — квадратный, просторный. Четыре башни его, стоявшие на скрещениях стен, придавали ему мрачный, неприступный вид. Мощные стены манили усталых пастухов и караванщиков. В столь глухом, отдаленном углу он явно служил местом привала и отдыха. Не было здесь ни сторожа, ни хозяина. В безмолвной тишине пустынного двора как бы дрожал еще звон колокольчиков верблюдов. По стоптанному каменному настилу двора караван-сарая было видно, что, наверное, лет сто здесь вышагивали мягкие верблюжьи ступни, козлиные и овечьи копытца. Острый, густой запах овечьего помета напоминал о жилье. В некоторых кельях были заготовлены вязанки чертополоха. Видно, караванщики и пастухи частенько наведывались в караван-сарай. За ним, в стороне от дороги, тянулась от подножия до вершины холма крепостная стена. От старинной крепости не осталось ничего, кроме стены, простенков, проходных помещений и жалких хижин. Печальнее вида каравай-саран и полуразрушенной крепости был вид тощего скелета полей, в гуще которых солончаковый рак образовал окаменелую опухоль.