Она знала о кораблях многое; например, знала, что брюхо кеча, под самым килем, нередко набивали камнями и щебёнкой — тогда его не могла перевернуть даже буря. Знала, что под кормовой площадкой находятся каюты; знала, что на вершине мачты бывает смотровая «башенка». Знала, как часто корабли не доплывают до дома — напарываются на рифы или становятся добычей пиратов. И даже пару разу стояла на палубе корабле — пока он лениво покачивался на грязно-бирюзовых волнах, на якоре у берега.
Но сейчас, глядя на хищный, ястребиный силуэт кеча, она отчётливо поняла, что он станет её домом на долгое, долгое время. И ей вдруг показалось, что тот пристально смотрит на неё — не так, как смотрит человек, а так, как смотрит нечто более старое, умное и могучее.
Тучка набежала на солнце; холодный ветерок дунул на пристань.
Дрожь пробрала её с головы до пят.
— Я не подведу, — шепнула она невесть зачем. — Не подведу.
И ветер стих, и жаркое солнце снова хлынуло на плечи.
Аррен вздохнула и пошла вперёд. Обогнула роскошный, полуразрушенный особняк эпохи Короля Джека и оказалась в толпе народа.
Необычно быстро (как оно и бывает в маленьких городках), просочился слух, что Аррен плывёт вместе с Боргольдом. Все смотрели только на неё. Многие видели — или хотя бы слышали о кентавре, который принёс весть о победе и о смерти Къера. И о том, что Аррен ночевала в шатре у Короля. В таком крохотном поселении все всегда у всех на виду; а Аррен и без того была притчей во языцех — из-за чудаковатой матери. Ей завидовали, презирали или ненавидели; а кому-то было просто любопытно — но уж равнодушным не оставался никто.
Вокруг неё мигом образовалось пустое место — словно она была прокажённая.
— Это она, — зашептали вокруг. — Блаженная.
Зато Аррен снова стало видно море — и корабль на нём.
Кто-то кинул камень, и он оцарапал ей щёку. Кто-то говорил за её спиной:
— Не трожь её. Пусть плывёт.
А она просто смотрела вдаль.
Шёпоток внезапно смолк — и тишина вокруг неё была просто хрустальная.
А затем кто-то тронул её за плечо.
Сердце у Аррен упало в пятки — оно даже пропустило удар, словно раздумывало: а не перестать ли биться? Зажмурив глаза, она обернулась… и в полном изумлении увидела Рябого Горда. Он держался в толпе независимо, как драчливый воробей среди крикливых чаек.
— Уплываешь, — сказал он.
Она кивнула.
— Ну ты там… — он помялся и вдруг протянул ей спелое яблоко, — не пропади.
Она шагнула вперёд и тоже с ним неловко обнялась.
Горд засопел у неё над ухом, а затем рывком отодвинул её от себя. Взял за плечи и развернул её к морю.
— Вон твои, — сиплым голосом сказал он. — Катись уже.
В море выдавался помост из необструганных досок; к вбитому в дно шесту и впрямь была привязана лодка. Аррен слыхала от отца, что в больших городах делают бревенчатые пристани, с чугунными болванками-кнехтами, и к ним «привязывают» корабли. Но на побережье Келардена слишком мелко; к нему не подошёл бы даже небольшой парусник. Поэтому на воду спускали шлюпки или лодки; с помощью их и перевозили людей и перетаскивали поклажу. Аррен всегда жалела об этом: ведь если бы подле Пристани было немного глубже, она могла бы любоваться кораблями вблизи — роскошными дромонами, галеасами, каравеллами.
В лодке было пятеро мужчин, а шестой стоял на помосте, выискивая взглядом кого-то в толпе. Спустя мгновение их глаза встретились.
Он коротко кивнул.
Аррен повернулась, и робко и совершенно некуртуазно поклонилась парнишке.
Тот только фыркнул.
Люди вокруг молчали — только кричали чайки.
Она пошла через толпу, словно окунулась в пенящееся и кипящее осеннее море; и, наконец, оказалась на помосте.
— Добралась, — сказал поджидающий её мужчина со странной смесью неудовольствия и одобрения.
Он был одет в потёртые брюки и засаленный кафтан; рыжая борода топорщилась, а глаза походили на синие льдинки. От него несло потом, солью и чем-то острым, вроде перца.
— Давай, — хмыкнул он. — Лезь, что ли.
За её спиной опять поднялся шум — келарденцы что-то говорили, кричали. У неё зазвенела голова. Она закрыла бы уши, чтобы не слышать: но что-то странное стало с её слухом: Аррен не могла разобрать не словечка. «Наверно, ты и не хочешь этого слушать» — подсказал её внутренний голос. Она обернулась — и увидела презрительную улыбку бородача: тот стоял лицом к толпе, самоуверенно скрестив руки на груди.
А грудь у него была широкая, как у быка; руки — оплетены венами и мышцами, как канатами. Сожжённые солнце до черноты и заросшие поверх загара чуть серебристой «шерстью» — словно у него в роду были медведи.
Аррен уселась на помост, спустив ноги вниз. Под почерневшими досками плескалась вода — мутно-зеленоватая, с обрывками гниющих водорослей и плавающей щепой. И тут её подхватили сильные руки и усадили в лодку — она и опомниться не успела. Судёнышко качнуло, и ей на сапоги чуть плеснуло водой.