Под ногами троллей

Здесь всё благоухало, словно в будуаре модницы; наверняка Первые Люди были величайшими знатоками и тончайшими ценителями ароматов.

— Фейвел джиури эйфель чан, — сказала девушка, и развернула один из свитков.

И вдруг продекламировала:

У меня были рыжие волосы,
И глаза, как зелёное яблоко.
А на сердце — косые полосы,
Сердце пело, молилось, плакало.

Каждый вечер под тёмною тиною

Вспоминало милого странника.
Капли лета сгорели рябиною,
Сердце вылилось маленькой ранкою.

Их теперь соберёшь по росинке,

Для любимой нанижешь кораллами,
Заколдуешь, замолвишь слезинки
И подаришь, как капельки алые.

Спой же песню любовного яда

Не для той, что вовек не ждала,
И не прятала карего взгляда
И волос вороного крыла.[1]

Она прочитала их мягким, грудным голосом — словно сыграла мелодию на сложнейшем музыкальном инструменте, и Аррен подумала, что в жизни не слышала подобной красоты.

Девушка бережно свернула свиток.

— Это хорошие стихи, — с неожиданно правильным «королевским» акцентом сказала она. — Благодарим тебя, Боргольд-фаль. И приглашаем на Праздник Листвы.

Капитан лишь молча поклонился, и Аррен подумала, что впервые видит на его лице такую сложную смесь чувств. Девушка нежно коснулась его ладони своими тонкими пальцами.

— Мы давно не виделись. Нам следует-хочется о многом поговорить, Боргольд-фель. Ты проведёшь меня к себе?

Капитан молча взял её ладонь в свою.

— Впрочем, погоди-подумай, — вдруг мягко, мелодично сказала девушка.

Теперь она смотрел прямо на Аррен.

— Подождёшь-простишь меня, Борголь-фаоль?

Капитан отрывисто кивнул.

Дочь древнего народа отпустила его руку, мягко погладив своими удивительными пальцами напоследок, и приблизилась к Аррен. Её движения были текучими и мягкими, не похожими ни на что, виденное Аррен ранее — словно в теле девушки вообще не было костей.

Келарденка замерла, остолбенев, посреди палубы.

А гостья остановилась за один шаг до неё.

— Не бойся меня, маленькая-филь, — попросила она. — Я лишь хочу взглянуть на жилы судьбы в твоём стебле.

И столь мягок и приятен был её голос, что Аррен, неожиданно для себя, кивнула.

Пришелица вновь уселась на палубу, скрестив ноги, и прикрыла глаза.

— Я вижу, вижу, — сказала она. — судьба-путь вплетена и Первый Корень позади.

С чешуйчатых пальцев сорвалось нечто крохотное — и тут же пустило корни в палубу, вгрызаясь в дерево, расползаясь сеткой крохотных нитей. А затем вдруг оно выбросило стебель — сочный, зелёный стебель, и на нём распустился невиданной красоты Цветок.

Запах, подобный воспоминаниям, запах подобный боли, окутал Аррен.

А затем горе сменилось радостью.

Бутон потянулся к ней — громадные золотые тычинки, фиолетовые лепестки, пульсирующий стебель, что ежесекундно менял цвет — и вдруг раскрылся, оглушив её чувствами, словно музыкой — словно её душа была инструментом, и кто-то сыграл на ней невыносимо прекрасную мелодию.

А затем развелся туманной дымкой.

— Цветок признал её! — воскликнула девушка.

Она покачала головой.

— Илле вайя… Много горя предстоит тебе, но много и радости ты принесёшь в этот мир.

Она потянулась, и Боргольд отдал ей руку, чтобы подняться.

— Прощай, избранная Тропой Соцветий, — сказала ей девушка-змея на прощание.

И глаза её были полны сочувствия.

— И помни, что какие бы испытания не настигли тебя — народ шиаль всегда поддержит тебя. И пусть нашу радость выразит Праздник! В мир вновь пришла одна из Желающих.

Она повернулась к Боргольду.

— А теперь веди меня, мой оойль эаль.

* * *

Они ушли под руку — могучий, кряжистый капитан — и девушка, подобная фантасмагорическому сну, что привиделся в жаркий день. Ушли и скрылись в глубине корабля. Наступила тишина — и Аррен вдруг поняла, что все смотрят на неё.

— М-да, — наконец, сказал Лас. — Народ шиаль всегда поддержит тебя! Нет, вы слыхивали такое? Должно быть, она пошутила.

— У этих чёртовых змеюк на уме всегда одно, а на словах другое, — буркнул Керс. — И не то, чтобы они специально врут — нет. Просто нам их не понять.

Жувр пожал плечами.

И один лишь Фошвард остался невозмутимым, как льдина в северных морях.

Наконец, народ разошёлся, перешёптываясь и изумляясь — Аррен то и дело ловила на себе озадаченные взгляды.

Она придвинулась к Пьершу.

— Что это вообще всё значит?

Он до невозможности странно посмотрел на неё.

— Народ шиаль взял тебя под защиту, — наконец, сказал он. — Я читал об этом, но думал, что это сказки. Они терпеть не могут людей, и уничтожают южные города. Нет никого страшнее, чем шиаль, в гневе! Они управляют деревьями и зверьми, птицами и ветрами. И вдруг — они берут под защиту тебя! Невиданно, что и говорить.

Аррен оцепенела.

А Пьерш, наконец, рассмеялся и тряхнул головой.