Под одной крышей

Барон выслушал восторженный рассказ о Питю Матеффи, ни единым словом не обмолвившись о том, что лично он считает фаворита своей жены легкомысленным и примитивным балбесом, который не достоин находиться в приличном обществе, но что поделаешь, видимо, это дань времени и подобные компромиссы с демократией неизбежны. Наконец Малика улеглась на другой кровати и погасила свет. Воцарилась тишина. Спустя некоторое время Малика громко зевнула и сказала:

— Я ужасно хочу спать, Эгон.

— Спокойной ночи, Амелия, — упавшим голосом произнес муж.

Но Малика еще не поставила точки на разговоре. Поворочавшись в постели, она обратилась к мужу:

— Надеюсь, вам известно, что у меня кончились деньги.

Муж кашлянул в кулак, ему явно было неприятно выслушивать подобные заявления, но тем не менее он холодно ответил:

— Я так и думал, поэтому захватил с собой несколько сот пенгё. Может быть, и не следовало напоминать вам о необходимости немного сократить расходы..

— Знаю, знаю. Но я столько должна, что боюсь, как бы послезавтра снова не остаться без гроша в кармане.

— Не делайте столько долгов, прошу вас.

— Не понимаю, чего вы так жметесь. У нас там столько драгоценностей, что, право, ничего не случится, если…

— Оставим это, Амелия, — категорически заявил барон, — прибегать к этому преждевременно.

На несколько минут воцарилась напряженная тишина, затем Амелия спросила:

— Вы когда уезжаете?

— Утренним поездом.

— Значит, не дождетесь Питю?

— Нет, к сожалению.

Баронессе только это и нужно было узнать. Успокоившись, она заснула.

На следующее утро Эгон Вайтаи, захватив с собой рюкзак, примерно в одно время с супругами Палфи ушел из дому. Часам к десяти пришла Эжеб и, конечно, Питю, начиненный целым арсеналом новых козней против жильцов. И до следующего рассвета продолжались беготня, шум, стряпня, дикая ночная оргия. Под личным наблюдением советника Матеффи поджаривалась ощипанная чобадская курица, а непрерывные звонки служили доказательством того, что баронесса Вайтаи пользуется большой популярностью в обществе.

Как-то ночью Мари расплакалась.

— Я не могу больше этого выносить, — прошептала она. — С ума можно сойти! Ты ни одной ночи не отдохнул спокойно. Я вижу, утром ты едва стоишь на ногах. — Но когда Винце хотел встать, она судорожно схватила его за руку. — Не ходи! Их много, ты ничего не сделаешь с ними.

Винце сидел на краю кровати, Мари всхлипывала, руки ее судорожно подергивались каждый раз, когда открывалась входная дверь и в прихожей раздавались шлепающие шаги. Из кухни донесся хохот, затем наступила тишина, но тут же она была прервана грохотом опрокинутого стула, кто-то негромко взвизгнул, и снова воцарилась тишина. Все это до предела напрягало нервы. Вдруг что-то тяжелое грохнулось о дверь лакейской. «О, пардон!» — раздалось за дверью сквозь сдерживаемый смех, но Винце уже подскочил к двери и рывком распахнул ее.

Питю Матеффи покачнулся и, чтобы не потерять равновесия, шагнул в комнату. Винце с такой силой толкнул его в грудь, что тот отлетел к корзине с дровами, стоявшей в прихожей. Малика завизжала.

— Как вы смеете! Негодяй! — взревел советник министерства и поднял кулак.

Винце перехватил руку советника и ловким движением вывернул ее назад; от злости лицо его стало белее стены.

— Кто негодяй, я вас спрашиваю? Морду разобью, если не перестанете безобразничать… вы… вы…

— Отпустите! — визжала баронесса.

— Если вы еще хоть раз прикоснетесь к моей двери и сейчас же не уберетесь отсюда…

— Кто вас уполномочил распоряжаться здесь? — Иштван Матеффи безуспешно пытался высвободить руку, лицо его побагровело, язык заплетался. — Это не ваша квартира, для вас же лучше вести себя скромнее.

— Убирайтесь в комнату, пока целы!

Голос Винце прозвучал настолько грозно, что Малика молча ретировалась в свою комнату. Винце дал пинка ее хахалю, тот, втянув голову в плечи и не оглядываясь, дошел до двери и лишь оттуда стал грозить:

— Вы мне дорого за это заплатите!

Но Винце не стал его слушать и вернулся в комнату. Он застал Мари стоявшей у двери, она дрожала всем телом от клокотавшего в ной негодования.

— Если бы тот подонок тронул тебя, не знаю, что бы я сделала с ним, — сказала она, — Я чувствую себя виноватой, что всегда удерживала тебя.

Они снова легли. Винце, чтобы успокоить Мари, гладил ей лицо, волосы.

— Я высплюсь и за оставшиеся несколько часов, — прошептал он, — фронтовая привычка, а вот ты… Ну, успокойся, не терзай себя.

— Что они за люди…

— Паразиты, — сказал Винце. — Жалкие, ничтожные людишки. Тысячу лет сидят у нас на шее, привыкли уже. — Голос его сразу стал суровее. — Глупцы, не понимают, что этому пришел конец.

Винце прислушался к неровному дыханию жены и, когда ее посапывание стало ритмичным, тоже уснул.

9