Под одной крышей

До его слуха доносились громкие возгласы, крики, взвизгивания и смех в комнате баронессы. Не прошло и пяти минут, как в прихожей зашуршали крадущиеся шаги, тихонько скрипнула открываемая дверь, затем последовали длинные звонки, три раза подряд. Винце не шелохнулся, звонки повторились. Тогда он вышел в прихожую, прислонился к шкафу, сунул руки в карман и, покачиваясь и насвистывая, стал ждать. Снова раздался трезвон, еще и еще раз. Мимо Винце, виляя бедрами, продефилировала Малика и бросила на него испепеляющий взгляд. Отворив дверь, она прошествовала назад в свои апартаменты, уже вместе с Эжеб.

А позднее из кухни в лакейскую просочился едкий запах гари, захлопали двери, зазвенела посуда. Мари вышла на кухню подогреть Винце ужин. Находившаяся там троица не обратила на нее никакого внимания. Питю Матеффи сидел верхом на стоявшем посередине кухни стуле и рассказывал Малике и Эжеб пошлые анекдоты.

— Так вот, значит, возвращается однажды вечером Кон домой и застает Шварца в постели со своей женой…

— Мы уже слышали, но все равно расскажи! — прокричала Малика, давясь от смеха.

Но настоящее сражение разыгралось поздно вечером. Супруги Палфи уже спали, когда Малика вернулась домой. Дружки, очевидно, остались на лестничной площадке, так как каждую минуту раздавался звонок, затем сильно хлопали дверью и следовал наигранный радостный визг:

— Привет, а я уже думала, ты не придешь, проходи, пожалуйста. — И как только вновь прибывший скрывался в комнате, опять раздавался трезвон, стук, шум, топот ног, восторженные крики: — Сколько лет, сколько зим, вот это сюрприз!

Так продолжалось битых полчаса. Наконец им, видимо, надоела эта игра, и тогда начались беспрерывные хождения из комнаты в кухню и обратно, парочки гонялись друг за другом, визжали, хохотали, и все это под аккомпанемент граммофона, исполнявшего джазовую американскую музыку.

Винце встал с постели.

— Ты куда?

— Пойду скажу им.

— Чтобы подняли тебя на смех? — Мари удержала мужа за руку. — Если ты меня любишь, никуда не пойдешь. Завтра скажешь ей…

С открытыми глазами они молча лежали рядом. Когда опять — часа в два ночи — прозвенел резкий звонок, они оба вздрогнули. Вся компания с громким воинственным гиканьем вышла в прихожую, в дверях стояла Луйза с полицейским.

— Прошу прекратить шум, — сказал полицейский, — поступило много жалоб от жильцов, вы мешаете людям спать. — С этими словами он поднес руку к верхнему карману, намереваясь вынуть блокнот и составить акт.

Вперед вышел Питю Матеффи.

— Я Иштван Матеффи, советник министерства иностранных дел, — отрекомендовался он, — и ответственно заявляю от имени всего общества, что никаких нарушений никто не позволял себе, просто мы устроили небольшую пирушку у ее сиятельства баронессы Вайтаи.

Полицейский нерешительно опустил руку, забыв застегнуть верхний карман, оглянулся на неподвижно стоявшую Луйзу, затем изрек:

— Гм, но все же попрошу веселиться потише. — И он вышел из квартиры.

Луйза молча шла впереди, полицейский спускался по лестнице следом за ней, щелкнул замок, распахнулись тяжелые ворота.

— Здорово вы с ними разделались, — сказала она с издевкой. — Наверно, боитесь их?

— Я знаю службу, не вмешивайтесь не в свое дело.

— Ну что ж, вряд ли вы продержитесь долго в рядах демократической полиции, — рассерженно выпалила Луйза и захлопнула ворота.

А на втором этаже визит блюстителя порядка только подлил масла в огонь, веселье стало поистине безудержным. Особенно торжествовал Питю Матеффи: мол, он хорошенько проучил полицейского, что там ни говори, а громкое имя, представительная внешность и теперь производят впечатление. В прихожей хождения не прекратились, но после визита полицейского старались не топать, ходили на цыпочках, то и дело доносился скрип осторожно закрываемых дверей, а перед лакейской раздавались свистящие восклицания: «Тс! Тс!» Этим шиканьям, перешептываниям, приглушенному хихиканью, казалось, не будет конца. Когда же открывалась дверь, из комнаты вырывались громкие звуки музыки, топот ног, пение, отрывочные фразы, взрывы хохота, дикие, нечленораздельные выкрики.

В эту ночь Питю Матеффи превзошел самого себя богатством и оригинальностью выдумок. Он принес из кухни мешочек сухих бобов и принялся обстреливать ими дверь комнаты. Каждый по очереди запускал в мешок руку, и горошины градом обрушивались на дверь. Малика верещала:

— Не безобразничайте, вся комната усыпана бобами!

Но вскоре и она вошла в азарт. Теперь они уже ползали на четвереньках по полу, собирали зерна, закатившиеся под кровать и шкаф, и обстреливали ими дверь. Питю Матеффи командовал:

— Залпом, пли!

А в лакейской Винце Палфи говорил жене:

— Так ведут себя только обреченные люди.

К рассвету они угомонились, один за другим заходили в ванную, с шумом из крана лилась вода, и наконец в квартире все стихло. В шесть часов утра Винце, собравшись идти на Чепель, вышел в прихожую и столкнулся там с баронессой. С белым, как известка, лицом она стояла, держась за стенку и вытаращив на Винце стеклянные глаза.