Под перекрёстным огнём. Том 1

— Фрейя ведь не просто хандрит, — выдала она покровительственную улыбку. — И она не ставит тебя на место, как наверняка думаешь ты. — Я опустил голову — действительно, так я и думал. — Это не высокомерие, Хуан, тут совсем-совсем другое.

Я пожал плечами. Нет, честно, не понимал, о чём она.

— Ты человек её матери, Хуан, — отчеканила эта сеньорита, после чего мне захотелось вжать голову в плечи. — Человек Сирены, её мачехи и главы службы безопасности клана. Тебя ей навязали. Она не может смириться с тем, что тебя, выбор её сердца, ей элементарно подложили.

— Да, но ведь она могла… — Кажется, я потерял дар речи. Нет, серьёзно, как парировать такой аргумент? — Но ведь я ей понравился! Понравился ей самой, безо всяких технологий манипулирования! Разве нет?

— А ты прекратил после этого быть человеком Сирены? — ехидно сверкнула глазами сеньорита Феррейра. — Она может быть уверена, что полностью контролирует тебя? Нет. А может ли позволить себе подобное девушка её статуса, пусть даже и мать, и Сирена играют в её команде и полностью за неё во всех начинаниях?

Из моей груди вырвался тяжелый вздох. М-да, вот оно как получается! Как всё сложно.

«Учись, Шимановский! Так дурнеем и помрёшь!» — съязвил внутренний голос. И он был прав. После года в женском коллективе, в окружении продвинутых стерв, не просчитать такую элементарную ситуацию? Элементарную, судя по глазкам Сильвии, она не видит в ней никакого таинства. И не видит не потому, что подруга Фрейи, а потому, что такое развитие событий элементарно.

— Она пытается задавить не потому, что инфанта, — продолжала меж тем сеньорита Феррейра. — Она пытается подмять, раздавить, подчинить, чтобы почувствовать, что ты стал ЕЁ человеком. Что она имеет на тебя больше власти, чем мама и офицеры. И не желает понимать, что раздавив и подчинив, ты станешь ей не интересен, скучен, что это ловушка. Но инстинктивно выбирает именно эту модель поведения, доминирующая альфа-самка не может иначе. А ещё она осознаёт, и тоже интуитивно, что у неё не получится, что ты твёрже, — глазки Сильвии потеплели, в них проскочило уважение. — И потому давит на тебя тем более, тем сильнее.

Вздох.

— Это пройдёт, Хуан. Она перебесится и остынет. Стоит это пережить… — Глазки Сильвии многозначительно засияли. — … И ты получишь её на блюдечке. С каёмочкой. Я правильно использовала это идиоматическое выражение Обратной Стороны?

Я пожал плечами — про блюдечко если и читал, то не запомнил.

— Давай я расскажу тебе одну историю, — хлопнула сеньорита ресницами, мысленно «поплыв». Она была искренняя, я чувствовал, такое моя интуиция распознаёт издалека. То есть Сильвия на самом деле мне открывалась, собираясь строить долговечный мост. — Чтобы не обсуждать других людей в их отсутствие, и чтобы говорить о том, что, действительно, знаешь наверняка, героиню этой истории тебе назову, хотя и не люблю признаваться. Это я, история про меня.

Я уважительно склонил голову.

— Когда-то, я была маленькой, жила, взрослела. И доросла до стадии малолетней дурочки. Это такое время в четырнадцать-пятнадцать лет, — пояснила она, слегка скривившись, — когда все девочки превращаются в дурочек, независимо от интеллекта. Потом проходит, этот период надо просто пережить, и вот тут начинается моя история.

— Наверное, ты знаешь, нас вырастил и воспитал отец, мама умерла, когда мне было два, — продолжила она, помолчав. — Латентная генетическая болезнь, которая после моих родов её подкосила. Если бы она сделала операцию, то прожила бы значительно дольше — врачи всерьёз предлагали ей это, именно как медицинскую операцию по спасению жизни. Но она решила родить меня, дать мне шанс. Пусть даже ценой своей гибели.

— За это отец тебя ненавидит? Косвенно считая виновницей? — вспомнил к месту я некоторые детали её досье, изученного во время затишья, когда готовился к вендетте. М-да, медицинский аборт — это серьёзно. Медицинский не считается убийством, за него врачей не преследуют уголовно. Соответственно, предлагают его врачи только в самых крайних случаях, когда стоит дилемма, жизнь кого именно им спасать. Сильвия скривилась так сильно, что я понял, сдержалась из последних сил.

— Он меня не ненавидит. Наоборот. Я для него воплощение матери. Её живое продолжение. Просто… — Она грустно вздохнула и повесила голову.

— Просто одновременно с этим чувство, что ты косвенно виновата, он из себя не вытравил, — сощурился я, пытаясь если и давить, то не перегибать палку. — Эдакий дуализм любви и ненависти. Да?

Она не кивнула в знак согласия. Феррейра не плачутся первому встречному. Но это было и не нужно.

— Извини. Продолжай, пожалуйста. Я тебя перебил.

Сильвия вздохнула, отгоняя грустные мысли, взяла себя в руки и продолжила, как ни в чём не бывало — умеют же люди:

— Итак, я росла. И однажды мне исполнилось шестнадцать. Как я потеряла девственность, говорить не хочу, просто скажу, что это был мой подарок ко дню рождения самой себе. Догадываешься, что после этого должно было последовать?

Я мысленно скривился. Как всё запущено!