Под покровом небес

Много позже в полной темноте она взошла на четыре ступеньки вверх и оказалась на огромной огороженной кровати, пахнущей гвоздичным маслом, которым был надушен ее полог. Сзади слышалось тяжелое дыхание Белькассима – он привел ее сюда за руку. Теперь, когда она стала полной его собственностью, в его манере обращения с нею появились нотки новой свирепости, какая-то злая безудержность и развязность. Постель была теперь бурным морем, где ее носило по воле прихотливых и неистовых волн, которые то вздымали ее, то беспорядочно рушились сверху. Но зачем в разгар кипения этой бури две руки, вынырнув из глубин, все сильнее сжимают ей горло? Так сильно, что даже могучая серая музыка моря перекрывается другой, более темной и мощной – ревом небытия, слышимым всякой душе, когда, оказавшись на краю бездны, она заглядывает вниз.

Потом он заснул, а она, лежа без сна в ласковом ночном безмолвии, тихо дышала. Следующий день она провела, не вылезая из постели, под балдахином. Такое было ощущение, будто сидишь в большом-большом коробе. Утром Белькассим оделся и ушел; жирная женщина, материализовавшаяся предыдущим вечером, заперла за ним дверь и села на пол, привалившись к двери спиной. Каждый раз, когда служанки приносили еду, питье или воду для умывания, женщина невероятно медленно, пыхтя и кряхтя, вставала и отворяла перед входящими тяжелую створку.

Пища вызывала у Кит отвращение: какое-то сальное, расползающееся не поймешь что – совсем не то, чем ее кормили, когда она жила в комнатке над крышей. Некоторые блюда, похоже, состояли в основном из кусков полупроваренного бараньего жира. Она ела очень мало и видела, что приходящие за посудой служанки смотрят на нее с неодобрением. Зная, что на какое-то время она вне опасности, Кит почти успокоилась. Ее чемоданчик ей принесли и сюда, и, укрывшись от посторонних глаз на кровати, она поставила его себе на колени и открыла, чтобы проинспектировать содержимое. Пудру, помаду и духи она машинально употребила по назначению; сложенные тысячефранковые купюры при этом выпали на постель. Другие предметы подолгу рассматривала: маленький белый платочек, блестящие маникюрные ножнички, телесного цвета шелковые трусики, баночки с кремом для лица. Потом равнодушно откладывала: этакие милые, загадочные артефакты, оставшиеся от исчезнувшей цивилизации. Чувствовала, что каждый предмет символизирует что-то забытое. При этом то, что она не может вспомнить, что эти вещи значат, и даже понимает это, ее нисколько не печалило. Тысячефранковые купюры она сложила в пачку и убрала на дно чемоданчика, вещи сложила сверху и застегнула замок.

Тем вечером Белькассим обедал с нею. Заставляя ее глотать куски жира, он красноречивыми жестами показывал, что она ему будет куда желаннее, если потолстеет. Она противилась; от такой еды ей делалось нехорошо. Но, как всегда, не выполнить его приказ было невозможно. Она все съела и в тот день, и на следующий, и делала так все дни после этого. Привыкла и больше не противилась. Дни и ночи смешались в ее сознании, потому что иногда Белькассим приходил к ней в постель среди дня и уходил вечером, а среди ночи возвращался в сопровождении служанки с подносом еды. Она же постоянно пребывала в этой комнате без окон и почти все время в кровати, лежа среди раскиданных белых подушек в полном неведении ни о чем, кроме послевкусия или предвкушения прихода Белькассима. С того момента, когда, поднявшись по ступенькам на ложе, он раздвигал занавески, влезал и ложился рядом с нею, чтобы начать ритуал медленного освобождения ее от одежд, часы, перед этим проведенные ею в тягостной праздности, наполнялись значением и смыслом. А когда уходил, с нею оставалось восхитительное изнеможение и удовлетворение, которое не рассеивалось долго-долго; она лежала в полусне, купаясь в ауре животного довольства, причем это состояние она вскоре стала воспринимать как естественное, а потом сделалась от него зависимой, как от наркотика.

Однажды выдалась ночь, когда он не пришел совсем. Она металась на простынях и вздыхала так громко и горестно, что негритянка куда-то сходила и принесла ей стакан чего-то горячего и кислого. Кит уснула, но проснулась утром с тяжелой головой, полной гудения и боли. Днем почти не ела. В этот раз служанки смотрели на нее с сочувствием.