Под покровом небес

Женщина стояла прямо над ней. Еще кто-то тихо прошел с карбидным фонарем по двору. Оказалось – подросток, мальчик; он подошел к двери и, не заходя внутрь, поставил фонарь на пол. Подняв взгляд, Кит увидела женщину; это была коренастая, кряжистая старуха, но ее глаза были молоды и красивы. «Это Зайна», – подумала Кит и обратилась к ней по имени. Улыбнувшись, женщина наклонилась и поставила поднос у постели Кит. Затем вышла.

Кормить Порта было непросто: по большей части бульон проливался мимо рта, тек по шее.

– Может, завтра сможешь все-таки сесть и поесть как следует, – сказала она, вытирая ему рот платком.

– Может, – еле слышно проговорил он.

– О господи! – спохватилась она. Проспала! Время принять таблетки давно прошло.

Пусть с опозданием, она ему их все же скормила и дала запить глотком тепловатой воды. Он скорчил гримасу.

– Ну и вода, – сказал он.

Сунувшись носом в горлышко, она понюхала. Из графина воняло хлоркой. По ошибке она бросила туда таблетку галазона дважды.

– Ничего, – сказала она. – От этого хуже не будет.

Поела с удовольствием: готовила Зайна и впрямь отменно. Еще не закончив есть, бросила взгляд на Порта; тот уже спал. Подобным образом таблетки действовали на него каждый раз. Подумалось, не пойти ли после еды немного прогуляться, но было опасение, что капитан Бруссар мог отдать часовым приказ не пропускать ее. Она вышла во двор и несколько раз обошла его по кругу, глядя на звезды. Где-то в другом конце крепости играли на аккордеоне; музыка доносилась еле-еле. Она вошла в комнату, затворила дверь, заперлась, разделась и легла на свои одеяла рядом с матрасом Порта, придвинув поближе к изголовью лампу, чтобы читать. Но свет был слабоват и неровен, он колебался так, что начинали болеть глаза, да и запах от лампы шел прескверный. Скрепя сердце задула пламя, и комната вновь погрузилась в кромешную тьму. Едва успев лечь, она снова вскочила и принялась шарить рукой по полу в поисках спичек. Зажгла лампу, которая, с тех пор как она ее задула, стала вонять, похоже, еще сильнее, и проговорила как бы про себя, беззвучно шевеля губами:

– Каждые два часа. Каждые два часа.

Проснулась ночью от щекотки в носу. Сперва подумала, виноват запах лампы, но, проведя рукой по лицу, почувствовала на коже песок. Провела пальцами по подушке – та оказалась покрыта толстым слоем пыли. Тут до нее дошло: снаружи-то вон ветер как шумит! Шум был похож на гром морского прибоя. Опасаясь разбудить Порта, она пыталась подавить чихательный позыв, но тщетно. Встала. Ей показалось, что в комнате холодновато. Накрыла Порта его халатом. Потом вынула из чемодана два больших носовых платка и на бандитский манер обвязала себе одним из них нижнюю часть лица. Другой собиралась как-нибудь приспособить Порту, когда разбудит его, чтобы дать таблетки. Это будет всего через двадцать минут. Она легла и снова расчихалась от пыли, поднявшейся, когда она шевелила одеяло. Потом лежала неподвижно, слушая, как беснуется за дверью ветер.

«Ну вот, я в самом средоточии ужаса», – подумала она, нарочно преувеличивая серьезность ситуации в надежде убедить себя в том, что худшее уже случилось, все самое страшное произошло. Но нет, не сработало. Внезапно налетевший ветер был лишь неким новым предвестником, приметой, связанной с тем, что случится в будущем. Ветер принялся издавать странный звук в щели под дверью: он завывал, как какой-нибудь зверь. Если бы ей хоть отвлечься, расслабиться и жить дальше с полным осознанием того, что надежды нет! Но никакой уверенности, никакого осознания неизбежности не приходило: будущее всегда имеет больше одного направления своего развития. Расстаться с надеждой полностью и то нельзя. Ветер будет дуть, песок откладываться, и каким-нибудь совершенно непредсказуемым образом будущее принесет перемену, которая может быть только ужасающей, поскольку продолжением того, что есть сейчас, не будет.

Весь остаток ночи она провела без сна, регулярно давая Порту таблетки, а в промежутках пытаясь расслабиться. Каждый раз, когда она будила его, он послушно привставал, глотал воду и таблетку, ничего при этом не говоря и даже не открывая глаз. В бледном, болезненном полумраке рассвета она услышала, что он начал всхлипывать. Дернувшись, словно от удара электричеством, она села и уставилась в тот угол, куда он лежал головой. Сердце у нее билось часто-часто – под действием чувства, которое она затруднялась определить. Немного послушав, она решила, что это в ней разыгралось сострадание, и наклонилась, придвинувшись поближе. Всхлипы, которые он издавал, были какими-то механическими, вроде икоты или отрыжки. Мало-помалу ее возбуждение улеглось, но она продолжала сидеть, напряженно слушая оба звука вместе – всхлипы в комнате и вой ветра снаружи. Такие два природных, безличных звука. После внезапной краткой тишины она услышала, как он сказал, причем довольно отчетливо:

– Кит. Кит.

Широко открыв глаза, она отозвалась: «Да?», но больше он ничего не говорил. Просидев так довольно долго, она украдкой заползла опять под одеяло и на какое-то время уснула.