Под припев цикад и сов… Книга стихов

Ах, погадай, спляши нам, оживи
Забеганность – и затхлость! – бедных будней,
Над колтуном волос возвысь свой бубен.
Над колкостью снежинок, нелюбви,
Невзгод привязчивых… И над загадкой судеб
Повсюду сплошь горючих, как ни лги.

Пишу

«И белый лист, и письмена…»

И белый лист, и письмена
Каракульки, шипами роз значки…
Пусть все не так! Здесь я вольна
Чутьем иль чудом, в полусне почти
Вернуть. Свершить. Рука одна
Творит услышанное, чуть не то – в клочки!
Сер оборотнем белый лист покуда
Не просияет стих – чутьем иль чудом.

«Из-под руки круглятся кружева…»

Из-под руки круглятся кружева
То тяжко, то ребячьи просто:
Строка, строфа… Какая роскошь
Спасаться от всех бед в словах,
Будто в волшебных завитках
Заветной нити вологодской!
Не потеряться б в черканных листках,
Меня зовущих рабски и господски…

«Сначала – звук. Грохочущий, свистящий…»

Сначала – звук. Грохочущий, свистящий,
Наивно длящий «эль», как леденец,
Являет, будто фокусника ящик
Жар мысли, блеск… И бред! Сребро – свинец!
Многоглаголят, жгут – трудны, легки —
Стихи… Опять стихи.

Дитё

Дитё… дитё плачет!

Ф.М. Достоевский

1

Фонтанов жизнь шумливая разбилась,
Осколки – мокрым глазом по углам…
«Война дворцам!» Глумливое льнет рыло
К плечам добролюбивых парижан,
Рычит: «Смерть Мессалине!»
                                                                             Грязно, длинно
Растянут шлейф грехов вдовы Капет.
Христос прощал все вины…
                                                                         «Гильотина —
Мамаше! Сыну!» И пощады нет.

2

О, равенство! Мечтою осиянный
Круг праведников рьяно правит суд,
Так скоро, споро так клеймя изъяны
Дворян, дворянок… Да любого вдруг!
Натруженный конвейер-эшафот —
Жилось чтоб лучше!!
Гулкости горючей
Подвал. Ствол шахты. Толща черных вод…

Глядит, глядит Дите из всех глубин —

Царевич наш и сгинувший дофин.

Моим репрессированным дедушкам

Армянский дед был красный партизан
В Гражданскую. И деток (семь!), посуду
Бивал, горяч и скор. О том не буду,
Так стукнула судьба: навет, обман,
Тюрьма… Наверно, было б чудо,
Когда бы жизнь не завершилась там!
В тот год мой белый дедушка, казачий
В снегах казахских гибнул, чуть иначе.
Земля вам пухом – говорю. И плачу
В душе по ласке вашей и тычкам.

Школьница пятидесятого года

– «Сто лет сей сундучок не открывала,
Раз интересно – на! Смотри подряд!» —
У тетушки в резной шкатулке малой
Минувшее… Вот, косу теребя,
Она в наивном фартучке, в носочках
На площади у клуба. Вдалеке
В шинели торс, известный… даже очень,
Без трубки, без газетки – налегке.
БЕЗ ГОЛОВЫ! – «А кто снимал? Знакомый?
– «При клубе был фотограф!» – «Жив-здоров
Тогда остался?» – «Что??» И бровь изломом,
И нотки страха в спотыканьи слов…

Солнце – навсегда!