В открывшемся магазине продажа товаров строго регулировалась. Хлеб в нем был не всегда. Печенье и конфеты – только поштучно. Имелись спички, соль и сахар (отпускали по полкилограмма). На скудную зарплату много не купишь. Тетради для меня и других учеников покупали на рынке в Смоленске по 12 рублей (мамина месячная зарплата) за штуку.
Величайшей несправедливостью, если ее не воскресить, было бы мое незабытое за все прожитые годы, но умалчиваемое знание того, что не все возвратившиеся с войны односельчане смогли отмечать следующие дни Победы. Я вспоминаю пришедшего с войны своего далекого (по отцовской линии) родственника. С капитанскими погонами на кителе, увешанном орденами и медалями, среди которых была и медаль «За отвагу». Видел я его только несколько дней. Поинтересовался у мамы: «Почему я его больше не встречаю?» Скрывать правду она не стала: «Его ночью забрали!» И перечислила еще несколько имен тех, кого тоже «забрали». Кто их «забирал», не пояснила, а только горько вздохнула. Празднуя победу, об этом не принято было вспоминать.
Как я сейчас понимаю, их суждения о войне и о том, что ей предшествовало и последовало потом, не были полностью политкорректны. А боевые награды не защищали от уже забытой в наши дни действительности. В общей послевоенной суматохе их исчезновение оказывалось мало замечаемым, тем более что не у всех их оставались в живых родные и близкие. Горько, но не могу об этом не сказать, ведь и у меня «забрали» отца за два месяца до моего рождения.
Я храню документы о его трагической участи, напоминая о том, чтобы подобное не повторялось. Первый раз мой отец был осужден тройкой УГБ УНКВД Западной области 18.10.1937 года по статье 58 п. 10 УК РСФСР к десяти годам заключения за расхищение социалистической собственности, вредительство и контрреволюционную пропаганду. И повторно по этой же статье областным судом Еврейской автономной области 8–9 апреля 1941 года. По решению Смоленского областного суда от 29 мая 1958 года и по протесту прокурора РСФСР от 30 января 1957 года эти судимости были отменены за недоказанностью преступлений.
После отбытия срока наказания он был направлен в ссылку на поселение в Венгеровский район Новосибирской области. По решению прокуратуры, УМВД и УКГБ по Смоленской области от 6 июля 1954 года освобожден «в связи с неправильным применением к нему ссылки». И последняя строчка в документе: «Киселев Никифор Иосифович – реабилитирован». Хочется надеяться, что времена, когда судили неправедно и отправляли в ссылку, останутся только исторической реальностью.
В конце мая 1949 года мама, собрав нехитрые скудные пожитки и купив мне ботинки, которые я впервые надел, отправилась со мной к отцу по месту ссылки, потому что, как она выразилась, «вместе легче будет горе горевать». И там я впервые встретился с папой, не сломленным несправедливым судом, но искалеченным: с побитыми изувеченными ногами, гниющим левым плечом (туберкулез кости). По возвращению на Смоленщину ко всем его болезням добавился туберкулез и ишемическая болезнь сердца.
Как трудно ни жилось и трудно ни училось, Сибирь осталась в ностальгических воспоминаниях о ее просторах, природе и людях. Об этом может быть особый разговор. Замечу только, что война сопровождала нас и там. В деревню Морозово, где мы поселились, домой вернулся только один солдат. Поседевшая женщина, у которой я квартировал в последний год учебы в Шипицинской школе, в один день получила «похоронки» на мужа и шесть сыновей. Такой ценой вот добывалась победа!
Война, война…
Первым узнал о начале войны отец. Приходит домой, ходит взволнованно по комнате и повторяет: «Война, война… Уже Брест бомбят».
Ему шел пятидесятый год, и немцев он хорошо знал по своему горькому опыту, поскольку участвовал в Первой мировой войне и около восьми лет пробыл в плену в Германии. Помнил, как их гнали колонной по какому-то немецкому городу. Рядом бежали овчарки. Если кто-то отставал, его тут же пристреливали, чтобы не задерживал движение остальных. Навстречу двигалась старая немка, подошла вплотную и с возгласом «Рус!» плюнула прямо в лицо.