Под руку с Одиночеством. Брошенные Ангелы

Тесно при этом не было. Хоть танцы устраивай. Если бы не напольная сушилка с выстиранным нижним бельем, неизвестно почему стоящая перед стеллажами. Качество этого трикотажа первым рассказало о бедности…

 

‒ Ой, сколько у вас места! ‒ озираясь наполненным счастьем взглядом, поддержала игру Мелл.

«Ясно. А что это? У меня искорки по телу…»

«Энергия детства. Здесь ее тратят немерено. Где только берут? ‒ интерес был чисто научный.»

 

«Так здесь же дети, ‒ вклинилось Второе Я. ‒ Какая же еще может быть энергия?

Например ‒ энергия безысходности. Такой вариант здесь больше уместен.

Ты уже вообще! Нельзя быть такой псисимистичной!

Какой-какой?! Пессимистичной, ты хотела сказать? ‒ запнулась о свои мысли Танька.

Нет! Пси‒си‒мистичной! Психологически симметричной с мистикой! Вот! ‒ выдало Альтер Эго.

Чудесно. И ни одной таблетки от безумия в доме…»

 

‒ Разувайтесь, здесь чисто. Тапочки, надеюсь, есть? ‒ доброты в голосе сопровождающей воспитательницы не наблюдалось. Чрезмерно толстая, закутанная в огромный серый меховой жилет поверх безразмерного коричневого плюшевого спортивного костюма, она дождалась, пока Мелл и Танька стянут кроссовки и, прямо в уличной обуви, прошествовала в темное нутро уходящего вправо большого коридора. Тапочек у девчонок не было.

‒ А вы почему не переобулись? ‒ дерзнула вслед Танька.

‒ А мне ‒ можно! ‒ отрезала любопытство толстуха. ‒ За мной идите.

***

‒ Нет, ты слышал, а?! ‒ оператор ерзал в кресле от нетерпения.

‒ Ничего она им не сделает, ‒ уныло прогнозировал техник.

‒ Но почему! Может же навести порядок!

‒ А это он и есть. Такая вот норма жизни.

‒ Хреновая это жизнь, ‒ отозвался унылый комментатор.

‒ А там другой нет…

***

‒ Вот ваша комната, ‒ свернув в первую правую дверь, произнесла воспитатель. ‒ Здесь свой туалет есть и целых две двери, ‒ зачем-то показала рукой, проходя через маленький темный тамбур с приделанной напротив входа в санузел вешалкой. ‒ Умывальник вот с зеркалом. Душевая ваша ‒ первая, в начале коридора, мы проходили мимо. Так, видите, какая чистота? Вот чтоб так и было. Убирать будете по субботам.

 

Черная двухъярусная деревянная кровать справа от окна могла поместить и взрослых. Покрывала были разного цвета, наверху ‒ красное, внизу ‒ зеленое. Белые высокие шкафчики, придвинутые к торцу кровати, явно не были рассчитаны на ребенка. Белый комод стоял перед большим окном, занавешенным порванной тюлевой занавеской. Серо-бежевые плотные шторы неподшитым краем лежали на полу. У противоположной от кроватей стены, слева от окна, ‒ два белых письменных стола. Если так можно назвать столешницу с двумя ножками, опирающуюся другим, не закрепленным, краем на тумбочку с ящичками. Нижний ящик в одной из этих опор почему-то не задвигался до конца. На полу ‒ черный палас с непонятным рисунком и одним обтрепанным краем.

После слов о чистоте Танька, поджав губки, с сомнением посмотрела на обутые ноги провожатой. Своей жирненькой тушкой женщина забирала слишком много пространства, терпеть такое было нельзя.

‒ Вы почему такая толстая? Жрете и не можете остановиться? Или про болезнь сейчас начнете впаривать? ‒ детская непосредственность бывает хуже оскорбления от взрослого.

‒ Так! Во первых, я не толстая! Это такой пояс верности! ‒ побагровела часть над спортивным костюмом.

‒ Верности чему? С такой жопой на тебя никто не позарится! ‒ у Мелл начало бурлить спокойствие.

‒ А ну не тыкать! ‒ заорала в ответ и напрасно попыталась толкнуть Мелл. Не сходя с места, девочка, уходя с линии атаки, слегка повернула корпус, чуть присев на одну ножку, и жирная пятерня пролетела мимо, увлекая за собой хозяйку.

 

«Мелл, поосторожнее. Нам здесь жить, все-таки, ‒ напомнила Танька.»

« А что я? Оно само падало, ‒ проследила за полетевшим на пол телом.»

«Эй, посмотри на себя! Разве мы дети цветов? Мы живем не любя[2], ‒ веселый мотив от Таньки был кстати.»

«Ой, включи эту песенку, пожалуйста, ‒ начала клянчить Мелл.»

«Не теперь. Терпи пока, сейчас начнется, ‒ глядя на упавшую на одно колено, поняла Танечка.»

 

 

Часть 32

 

После учиненного обыска личных вещей и выворачивания карманов, Танька возненавидела взрослых как вид. Причем ‒ подлежащий уничтожению. Разбросанные по полу футболки и трусики не хотелось даже поднимать. Сломанный от злости замок сумки она еще могла терпеть, но растоптанная любовь к чистоте изменила планы.

 

‒ Да плюнь ты на эту дуру! ‒ успокаивала Мелл.

‒ Уже, ‒ зло прищурившись, процедила сквозь зубы Танюша.

‒ Что ‒ уже? ‒ не поняла подруга.

‒ Плюнула, ‒ в коридоре раздался истошный крик.

‒ И куда? В морду или…

‒ Фасад. На обратную сторону слюны не хватит, ‒ все еще кипел гнев.

‒ Держись. Мы еще даже не начали. И зачем мы здесь вообще? ‒ Мелл стала собирать вещи.

‒ Брось! ‒ дематериализовала беспорядок Танечка. ‒ Я новое уже создала, в сумке лежит.

 

В коридоре зазвучал нарастающий топот босых ног. Слышимость шагов на плохо уложенном ламинате была потрясающая.

‒ Это вы, паскуды, придумали?! ‒ орала где-то толстуха. ‒ А ну сюда! Быстро, я сказала!