Под счастливой звездой

И вот он стоит перед дилеммой: остаться жить или исполнить долг ценою жизни. Там, позади, — свет, радость, счастье, пышные облака, шум сосен над головой и любимая, раскинув руки бегущая навстречу. А впереди мрак, небытие — и лишь исполненный долг. Что такое долг? Слово… Звук…

Ей представился черный беспросветный овал неба, радужные полосы вокруг — и яркая голубая черта, отделяющая жизнь от смерти. Человека — от бездны…

Крышка рояля захлопнулась.

12

Время, отведенное на подготовку, истекло. Кажется, он предусмотрел все.

Руно Гай глянул на часы: три четырнадцать по московскому.

Если удастся задуманное, через сорок пять минут он пожмет руку Ларри Ларка, «неистового Ларри», которого никогда не видел, хотя и преклонялся перед ним всю жизнь. А если не удастся, что ж… это никому не принесет вреда. Ровно в четыре включится радио, вызовет Другоевича и объяснит ситуацию. В четыре ноль пять вторая ремонтная лодка, заранее запрограммированная, откроет снаружи заклинившийся люк и перевезет пленников «Профессора Толчинского» на бакен. В четыре двадцать они уже прочтут его записку: что и как делать им на бакене в ожидании спасательного судна.

Если же замысел удастся осуществить, но сам он пострадает, тогда… тогда они обойдутся и без него, и без лодки, и без бакена. В этом случае лодка не откроет люк, чтобы они, чего доброго, не вздумали оказывать ему помощь или хоронить останки, и Другоевичу, хочешь не хочешь, придется взять курс на сближение со спасателем. «Толчинский» разовьет приличную скорость и выиграет почти двое суток — для больного время весьма существенное, если учитывать, что каждый толчок отдается мучительной болью.

А других вариантов быть не может.

Единственное, в чем он виноват перед Другоевичем, — маленькая комедия с радио. Вероятно, они грешат на антенну; это стало уже своего рода традицией — валить все на антенну. Зато руки развязаны. А иначе ему пришлось бы долго и нудно объясняться с Другоевичем, и все равно Другоевич не дал бы согласия. Да и кто согласится на такое? Однако Руно Гай надеялся, что Другоевич в конце концов простит ему это отступление от норм джентльменства, особенно если вспомнит, что в подобных ситуациях Церр тоже имеет право голоса, — не вступать же им в переговоры с Церром! А возможно, и Церр простит, когда поймет, какое он принял решение. Что же касается Ларри Ларка, то в нем Руно был уверен с самого начала. Более того, сильно подозревал, что «неистовый Ларри» наперед знает каждый его шаг. Если только пришел в себя…

Итак, три сорок пять. Пора.

Лодка мягко вынырнула из люка, описала длинную петлю и на пределе скорости устремилась к судну. Теперь все решают секунды. Эх, если бы судно… не брыкалось! Но если бы оно не брыкалось, тебе не пришлось бы принимать экстренных мер, друг мой Руно. Но в том-то и беда, что оно вращается, взбрыкивает, заваливается на бок и тем самым в тысячу раз усложняет твою задачу. И уж тут никакой компьютер не поможет — только твоя воля, твоя интуиция, твоя натренированность, точность глаза, твердость рук…

Судно приближалось стремительно и неотвратимо. Казалось, не он несется к нему, а «Толчинский» всей своей громадой падает на лодку. Руно знал: подобные иллюзии не редкость в космосе, — и все же это впечатляло.

Очень важно, чтобы все получилось. Он обязан любой ценой спасти Ларри Ларка. А кроме того, там Церр, и надо доказать ему, что люди не такие, какими он их считает. Впрочем, дело даже не в Церре. В конечном счете Церр — уже вчерашний день, прошлое человечества, и, как представителя прошлого, его можно понять и простить. Ведь он любил Аниту. И с нею потерял все. Но там еще стажер, мальчишка, впервые выпорхнувший в космос. Птенцу будет полезно узнать, что такое космическая этика. Да и нельзя допустить, чтобы птенец разуверился в человеке. Не в нем именно — в человеке вообще. Каждый из нас в силах чуточку приблизить будущее, стало быть, обязан приблизить.

Ну что ж, рискнем. Раз… два…

Три! Руно Гай резко принял штурвал на себя. Едва не коснувшись брюхом обшивки судна в месте повреждения, лодка взмыла вверх и прошла в полуметре над «Толчинским».

— Неплохо для первой примерки, — сказал себе Руно, пытаясь сдуть щекочущую струйку пота. — А теперь — к черту Церра, к черту стажера, к черту меня самого! Теперь я имею право думать о Норе. Только о Норе…

Но у него уже почти не оставалось времени думать о Норе. Описав петлю, лодка снова устремилась к судну.