Под счастливой звездой

«Так вот, Нора, — думал он азартно, весело и легко, как в лучшие свои годы, — вот что хочу я сказать тебе на прощанье, золотая моя, а ты поразмышляй на досуге. Все идет к тому, что рано или поздно люди станут практически бессмертны. Мы уже сейчас живем вдвое-втрое дольше, чем двести лет назад. И все, что мы делаем, мы делаем для человека, для его блага, для его счастья, для расцвета его талантов и способностей. Но поверь мне, Нора, поверь, голубка: как бы ни любили мы жизнь, мы никогда, слышишь, никогда не будем бегать от смерти и прятаться от нее. Пусть она от нас убегает. Как в той старинной песне: „смелого пуля боится, смелого штык не берет“.»

Раз…

И тут он вспомнил, что такое штык. Это острый клинок на военном ружье. Еще в двадцатом веке люди кололи друг друга этим штыком. Насмерть. Трудно представить: государства посылали миллионы людей, чтобы они кололи друг друга штыками! Это называлось — война…

Два…

«Но и тогда, Нора, уже тогда штык не брал смелого. И пуля боялась! И так будет всегда, покуда человек останется человеком…»

Три!

Его ослепило, сплющило и, закрутив штопором, отшвырнуло прочь.

13

— Он сумасшедший! — закричал Мелин. — Он пошел на таран!

Бентхауз сел, спрятав лицо в ладони. Другоевич хрустнул пальцами и отвернулся. Только Церр, казалось, был удовлетворен: разве он не предсказывал?..

— Ха, струсил! — возликовал Мелин. — В последний момент струсил и свернул. Ну и тип! А я-то перед ним преклонялся в детстве! По-моему, коллега Церр прав, лучше нам трогать отсюда, он явно не в своем уме.

— Зубами… — пробормотал Ларри, не открывая глаз. — Он хочет… зубами…

Бентхауз поднес ему воды.

— Выпейте, Ларри. Не пьет. Бредит.

— Я не брежу. Ты понимаешь, Другоевич, что он хочет? Понимаешь?

— Да, капитан. Сейчас он зайдет снова. Я обязан воспрепятствовать этому. Черт с ним, с риском — включаю все двигатели. Он же убьет себя!

Ларри помотал головой:

— Поздно.

— Это опасно, капитан? — схватил его за руку Мелин. Ларри Ларк не шевельнулся. — Скажите, Другоевич, это опасно?

— Очень, — усмехнулся бортинженер.

— Он хочет убить нас, да? Это он мстит вам, Церр. Не надо было называть ваше имя. Но, может, еще не поздно… если включить двигатели?

— Не мечитесь, юноша! — почти ласково обратился к нему Церр. — Стоит ли так дрожать за свою жизнь? Это опасно не для нас — для него.

«Толчинского» подбросило, потом послышался скрежет, будто по корпусу провели гигантской пилой.

Когда на экране появилось изображение, на несколько секунд сбитое ударом, от борта судна плавно отваливался изуродованный, с рваными краями обшивки двигатель. Из срезанной трубы плазмопровода хлестало пламя, но уже не вбок, а почти точно назад. Лодки нигде не было видно.

Они долго не могли прийти в себя. Вдруг Бентхауз испуганно вскрикнул: стена, на которой он сидел как на полу, постепенно снова превращалась в стену.

— Соломоново… решение, — уголком рта улыбнулся Ларри Ларк.

— Вот и все, вот и нет двигателя, — устало проговорил Другоевич. — А реактор гонит в него плазму, как ни в чем не бывало. Что ж, Руно Гай и это предусмотрел: люк остался закрытым, значит, нам остается одно — идти навстречу спасателю.

— А как же… бакенщик? Что с ним?

Церр не дождался ответа. Его тревожный вопрос повисел в воздухе и растаял.

— Включите радио, — хрипло приказал Ларри Ларк.

— Вы забыли, капитан, — повреждена антенна.

— Антенна в порядке. Включите.

— Да его и не выключал никто.

— Тогда плохо.

Голос Бентхауза дрогнул:

— Что вы имеете в виду, Ларри?

— А я категорически протестую! — фальцетом выкрикнул Церр. — И как врач, и как человек! Мы не имеем права уходить, пока не выясним…

— Браво, Церр!

Было похоже, капитан взбодрился. То ли потому, что изматывающие толчки прекратились, то ли так подействовал на него поступок Руно Гая. Зато Бентхауз чувствовал себя прескверно. Он по-прежнему сидел на полу, спрятав лицо в ладони, однако уши его пылали. А Мелин плакал, плакал в открытую, размазывая слезы по лицу.

— Ничего, Мелин, — повернулся к нему Ларри Ларк. — Тебе только двадцать три. Ничего. Урок полезный… и наглядный. И тебе, и нам всем. Может быть, ты еще проникнешься… духом космоса.

— Черт! Вот ч-черт! — раздался в салоне чей-то незнакомый голос. Все оборотились к двери, но там никого не было.

Ларри рванулся, сел и со стоном упал обратно на подушку:

— Ну, что я говорил!

Потом в динамике послышался свист. Задорный, задиристый. На мотив старинной песни «Смелого пуля боится».

— Он жив! — ударил в ладоши Церр.

— Другоевич, Другоевич, я Руно Гай. Вы меня слышите? Я Руно Гай.

Другоевич переключил переговорное на салон.

— Да, я вас слышу. Я Другоевич. Как вы там, Руно?

— В порядке. Почти в порядке. Как вы? Я вас не напугал?

— Было немножко. А вы не того… не ранены?

— Я выбил пару зубов, ребята. Или три, еще не сосчитал. Но дело не в этом. Сейчас я заделаю вам трубку, чтоб не барахлила. Пока.

— Руно! Руно! Гай! Что вы делаете?! Там же радиация! Безобразие, он выключился. Черт знает что! Действительно сумасшедший! Мы и с трубкой могли бы…