Под счастливой звездой

Помнится, она обиделась тогда на эти слова. А ведь была в них своя правда. Она ссорилась с Руно, терзалась, осуждала, плакала, сердилась, теряла его и вновь обретала, но соскучиться с ним было невозможно. Ни в печали, ни в радости.

С того самого дня, когда он признался там, в институтском парке, что тоже любил ее все эти четыре года… когда она поверила в свое невероятное, немыслимое, прямо-таки сказочное счастье… когда Руно на глазах ошарашенных студентов на руках унес ее из института — невесомую, потерявшую голову от восторга… с того самого дня жизнь ее была праздником. Это и понятно, если два человека созданы друг для друга. Конечно, были трещинки, были раздоры, на то она и жизнь. Он ревновал ее к земле, она его — к небу. Он не мог жить без космоса, она — без него. Ради нее он оторвал от себя космос, а вместе с космосом и частицу души — и она бросила научную работу, вспорхнула и полетела за ним в Якутию. Да, разное бывало. Разное, из чего и состоит счастье. Но жизнь ее с Руно всегда оставалась прямой. Без него все запуталось.

Защита диссертации, не доставившая радости, оказалась только средством — не целью. Чего-то ждет Жюль, которого она, сама того не желая, обнадежила. Где-то носится со своей непримиримостью Церр — и всюду ссылается на нее, как на высшего судью в деле Руно. А главное — она запуталась в себе.

Начать с того, что человек, виновный в смерти другого человека, недостоин любви. Да так ли это? Да и виновен ли? Суд сказал: невиновен. Почему же она вправе иметь особое мнение?

Церр говорит: цель общества — благополучие.

Руно говорит: расцвет личности.

Но ведь и Жюль, которому она еще вчера готова была сказать «да», — тоже за расцвет личности. И если Руно все-таки в чем-то сдерживал себя, то Жюль — пример полной, стопроцентной реализации всех заложенных в человеке возможностей. И Жюль рисковал, еще как… правда, только собою, не другими. Но если бы у него была жена, получилось бы, что и другими тоже. Так в чем же разница? Почему Жюль стал в ее глазах чуть ли не эталоном, а Руно?.. Нет! Она ничего не скажет Жюлю. Он любит ее преданно и безответно, он всем хорош, не хватает в его характере лишь одного — «перца», как говорили в старину. С ним соскучишься. А женщина ищет в любви страстей. Тихой гавани, но и страстей одновременно, такое уж она нелогичное существо, женщина. Да и того проще: она не любит Жюля. И едва ли полюбит. Кто выдержит сравнение с Руно?

Как они жили в Якутии! Какой полной, яркой, праздничной жизнью! Ради недели такой жизни она и сейчас не моргнувши готова отдать все пять лет последующего прозябания. Но в этом благоденствии уже созревала драма: Церр, Анита, рыбки, яхты, шашлыки — и Руно с его космическим размахом.

Да, она не может забыть этот маленький красный гроб, эти черные головни на песке. Но при чем тут она? И почему, если даже Руно виноват… если на минуту допустить, что он виноват… почему расплачиваться своим счастьем должна она?..

Мороженое давно растаяло. Игорешка смотрел на нее во все глаза и ждал. Да Нора и сама ждала от себя какого-то решения. Какого?

Последнее время она стала пугающе рационалистична. Рассуждает, анализирует, взвешивает. Это к добру не приведет. Она была счастлива только тогда, когда слушалась сердца. Если бы там, в аллее, та юная Нора принялась рассуждать, позволительно ли девушке первой признаться в любви почти незнакомому человеку, что осталось бы ей в жизни? А она ляпнула: «Я вас полюбила с первого взгляда». «Вот так, дорогая моя Нора. Сердце не ошибается. Не потому ли машины, неизмеримо более сложные, чем мозг, никак не могут угнаться за человеком в решении задач со многими неизвестными? И не потому ли так тревожно на сердце?

Потеряв друг друга, мы оба потерялись. И ради чего? Ради чего жертвовать лучшим, что подарила нам жизнь, — любовью? Ради идеалов? А если Церр неправ? Если идеалы ошибочны? Да и что такое идеалы? Слова… Звуки…

Разве это объяснишь мальчишке?»

— Да, я люблю его, Игорешка. Люблю… но… не так все просто. И давай договоримся вернуться к этому разговору через полгода. Хорошо?

— Хорошо, мамочка. Я только хочу, чтобы ты знала: я тоже люблю отца. А ты можешь дать мне одно обещание?

— Смотря какое, — улыбнулась Нора.

— Дождаться, пока папа вернется с бакена. И все решить вместе. Мне кажется, когда он будет рядом, ты решишь… правильнее.

«Да он и впрямь совсем взрослый!» — ужаснулась Нора, приглаживая его вихры.

— Я сыграю тебе два кусочка из моего фортепьянного концерта. Только не суди слишком строго — я сам чувствую пробелы. Вот слушай.

Он поднял крышку рояля. Нора закрыла глаза.

С первых же тактов музыка взбудоражила ее азартом, жаждой дерзания, порывом в неизвестное. Маленький гордый человек рвется ввысь, плечами раздвигает глубины мироздания, проникает в иные миры и, пораженный, останавливается на пороге новых далей, неприступных далей. Они манят, зазывают, но человеку известно, какова назначена цена…