Под сенью дев, увенчанных цветами

Имена некоторых городов — Везле́ и Ша́ртра, Бу́ржа и Бове́ — служат нам кратким указанием на главную церковь города[161]. Это далеко не всегда так, но часто, представляя себе места, которых еще не знаем, мы в воображении украшаем их имена резными узорами, и это имя города — никогда не виденного — потом, когда мы пытаемся его имя соединить с нашим представлением о самом городе, послужит ему образцом, навяжет ему свой орнамент, свой стиль, превратит его в огромный собор. Но я-то прочел имя Бальбек на вокзале, над дверью, ведущей в буфет, выписанное белыми буквами на синей табличке чуть не персидской вязью. Я торопливо миновал вокзал и бульвар, который вел к вокзалу, и спросил, как пройти к морю, чтобы сразу, не отвлекаясь на остальное, увидеть и церковь, и море; люди, казалось, не понимали, что мне нужно. Я находился в старом Бальбеке, это был не пляж и не порт. Конечно, рыбаки, согласно легенде, нашли чудотворного Христа в море, и на одном из витражей церкви, расположенной где-то здесь, в двух шагах, было изображено, как они его нашли; а камень для нефа и башен брали из прибрежных скал, о которые бьются волны. И я представлял себе, что море подкатывает чуть не прямо к витражу, а оно было в курортном Бальбеке, на расстоянии пяти лье отсюда; я прочитал заранее, что колокольня рядом с церковным куполом вздымается, как шершавый и шероховатый нормандский утес, над которым кружат птицы, — и в моем воображении у ее подножия оседали последние клочья пены, слетавшие с волн, захлестывавших камень, а на самом деле она стояла у пересечения двух трамвайных линий, напротив кафе, над которым золотыми буквами было написано: «Бильярд»; фоном ей служили городские крыши, среди которых не затесалось ни одной мачты. И церковь, представшая моему взору вместе с кафе, с прохожим, у которого надо было спросить дорогу, с вокзалом, куда предстояло вернуться, — церковь сливалась со всем этим, казалась случайностью, соткавшейся из этого предвечернего света, в котором ее бархатистая пухлая чаша под небом была словно плод с розовой, золотистой, тающей кожицей, вызревавший под теми же лучами, что омывали трубы на крышах. Но когда я узнал апостолов, чьи копии видел в музее Трокадеро, ждавших меня по обе стороны от Девы Марии перед уходящим в глубину порталом и словно встречавших меня как почетного гостя, тут уж мне ни о чем не захотелось думать, кроме непреходящего значения этих статуй. Благосклонные, курносые, кроткие лица, согбенные спины — они будто шли мне навстречу, распевая «Аллилуйя» ясному дню. Но выражение их лиц было застывшее, словно у мертвых, и менялось, только если обойти их кругом. Я твердил себе: это здесь, это бальбекская церковь. Эта площадь, которая словно сама сознает свою славу, — единственное место на земле, где есть бальбекская церковь. Всё, что я видал до сих пор, были фотографии да копии знаменитых апостолов и Девы Марии с портала. А теперь вот она, сама церковь, вот она, статуя, — вот они сами, неповторимые, это же совсем другое дело, это же гораздо больше.