Под сенью дев, увенчанных цветами

— Ваши слова мне напомнили о таком же кресле, которое у меня было долгое время, но в конце концов мне пришлось от него избавиться, потому что его подарила моей матери несчастная герцогиня де Прален. Мама совсем не была гордячкой, но у нее были понятия из прежних времен, а я это уже не вполне понимала; поначалу она не хотела, чтобы ее представляли госпоже де Прален, которая на самом-то деле была просто мадемуазель Себастиани[200], а та, поскольку всё же была герцогиней, считала, что ей не подобает, чтобы представляли ее. На самом деле, — добавила г-жа де Вильпаризи, забыв, что не понимает таких тонкостей, — чтобы иметь право на такие притязания, нужно было быть по меньшей мере госпожой де Шуазель. Шуазели — самого знатного рода, они происходят от сестры короля Людовика Толстого[201] и были истинными властителями Бассиньи. Допускаю, что родство у нас более блестящее и славы больше, но древностью рода они почти нам не уступают. Это местничество породило много забавных недоразумений; например, как-то раз обед был подан на час с лишним позже, и всё это время ушло на то, чтобы уговорить одну из дам согласиться, чтобы ее представили другой. Несмотря на всё это, они потом очень подружились, и госпожа де Прален подарила матери кресло наподобие этого, в которое никто не хотел садиться, вот как вы. В один прекрасный день мама слышит, что во двор особняка въезжает карета. Они спрашивает мальчика-слугу, кто приехал. «Госпожа герцогиня де Ларошфуко, ваше сиятельство». — «Прекрасно, я ее приму». Проходит четверть часа — никого. «Что же госпожа герцогиня де Ларошфуко? Где она?» — «На лестнице, ваше сиятельство, дух переводит», — отвечает мальчонка, недавно взятый в дом: у мамы был прекрасный обычай брать их из деревни. Нередко они и рождались при ней. Вот откуда берутся хорошие слуги в доме. А это огромная роскошь. И впрямь, герцогиня де Ларошфуко с трудом взбиралась по лестнице по причине своей тучности; она была настолько тучная, что, когда вошла, мама на миг смутилась, не зная, куда ее усадить. Тут на глаза ей попался подарок госпожи де Прален. «Не угодно ли присесть?» — произнесла мама, придвигая кресло герцогине. И герцогиня заполнила собой всё кресло целиком. Несмотря на свою внушительность, это была довольно приятная особа. «Ее приход по-прежнему производит огромное впечатление», — сказал как-то один наш друг. «А ее уход еще большее», — возразила мама, позволявшая себе вольности, в наше время недопустимые. Даже дома у госпожи де Ларошфуко над ее полнотой подшучивали безо всякого стеснения, и она первая смеялась этим шуткам. «Неужели вы один дома? — спросила как-то мама у господина де Ларошфуко, приехав к ним с визитом; ей навстречу вышел муж, а жена сидела у окна в глубине комнаты, и мама ее не заметила. — А госпожи де Ларошфуко нет дома? Я ее не вижу». — «Как вы любезны!» — отвечал герцог, один из самых бестолковых людей, кого я знала, но не лишенный известного остроумия.