Читаем Под сенью дев, увенчанных цветами полностью

Географы и археологи увлекают нас за собой на остров Калипсо, раскапывают дворец Миноса. Беда в том, что Калипсо оказывается просто женщиной, а Минос просто царем, в котором нет ничего божественного. Даже достоинства и недостатки, как учит история, присущие некогда этим вполне реальным личностям, часто очень отличаются от тех, которые мы приписывали легендарным существам, носившим те же имена. Так развеялась вся чарующая морская мифология, которую я сочинил в первые дни. Но если нам хотя бы иногда доводилось пожить в соседстве с тем, что представлялось нам недостижимым и желанным, это не проходит нам даром. В общении с людьми, которые поначалу нам показались неприятными, даже если в конце концов мы уверили себя, что радуемся встречам с ними, всегда остается тягостный привкус недостатков, которые им удалось скрыть. Но отношения, сложившиеся у меня с Альбертиной и ее подругами, были основаны на чистой радости и сохранили аромат этой радости, который никакими ухищрениями невозможно придать тепличным фруктам, винограду, не созревавшему на солнце. Пускай совсем недолго, но все-таки они побыли для меня сверхъестественными существами — в наших вполне заурядных отношениях с ними по-прежнему сохранялось что-то неуловимо волшебное, а вернее, наши отношения уже просто не могли быть заурядными. Мое влечение в первый день так жадно пыталось разгадать выражение глаз, которые теперь меня узнавали, улыбались мне, а тогда пронзали меня взглядами, как лучи из другой вселенной; теперь оно так щедро, так тщательно дополняло цветом и ароматом телесные оболочки этих девчушек, когда они, растянувшись на скалах, просто протягивали мне бутерброды или играли в загадки, что я словно уподоблялся тем художникам, что ищут в современной жизни величие античности и придают женщине, которая стрижет себе ноготь на ноге, благородство «Мальчика, вынимающего занозу»[304] или, как Рубенс, в картине на мифологический сюжет пишут богинь со знакомых женщин; лежа с ними на скалах в дневные часы, я, пожалуй, ясно видел всю обыкновенность, которую придавала этим прекрасным телам повседневная жизнь, но что ни говори, пускай я не задумывался об их небесном происхождении — но я глядел на них, таких разных, белокурых и черноволосых, растянувшихся вокруг меня на траве, и, словно Геракл или Телемах, участвовал в забавах нимф[305].

Потом закончились концерты, погода испортилась, подруги мои покинули Бальбек, не вся стайка вместе, как ласточки, но все-таки в одну неделю. Первой уехала Альбертина, внезапно, и никто из ее подруг не понял, ни тогда, ни потом, почему она так неожиданно вернулась в Париж, куда ее не призывали ни труды, ни развлечения. «Уехала и даже не попрощалась», — ворчала Франсуаза, даром что на самом деле ей хотелось, чтобы мы последовали ее примеру. Ей казалось, что мы злоупотребляем терпением немногочисленной теперь прислуги, остававшейся только ради немногих последних постояльцев, и директора, который «на этом терял». А из гостиницы и правда уже давно почти все разъехались, ее вот-вот должны были закрыть, и никогда еще здесь не было так хорошо. Директор, впрочем, так не думал: минуя промозглые гостиные, у дверей которых больше не торчали лакеи, он мерил шагами коридоры, одетый в новый редингот и настолько преображенный трудами парикмахера, что на одну часть его бесцветной физиономии приходилось три части косметики; кроме того, он беспрестанно менял галстуки, благо вся эта элегантность стоила дешевле, чем отопление и прислуга: так тот, кто не может послать десять тысяч франков на благотворительность, с легкостью демонстрирует свое великодушие тем, что дает сто су чаевых телеграфисту, доставившему ему телеграмму. Директор словно производил смотр пустоте, пытался с помощью своего безупречного наряда придать временный характер запустению, завладевшему гостиницей после окончания не слишком удачного сезона, и напоминал призрак короля, который бродит по руинам того, что некогда было его дворцом. Особенно он негодовал, когда из-за отсутствия пассажиров отменили до весны местный поезд. «Здесь не хватает средств транспортации», — говорил директор. Несмотря на убытки, он строил грандиозные планы на будущее. Однако в памяти у него по-прежнему в точности хранились красивые выражения, которые можно было отнести к гостиничному делу, чтобы его возвеличить: «Мне иной раз не на кого было опереться, хотя в ресторане я собрал превосходную команду, — говорил он, — однако посыльные оставляли желать лучшего; вот увидите, какую армию я выставлю в будущем году». А пока из-за того, что перестала работать железная дорога, ему приходилось посылать за почтой, а иной раз и возить постояльцев на вокзал в двуколке. Во время таких поездок я часто просился посидеть рядом с кучером — это позволяло мне бывать на воздухе в любую погоду, как той зимой, которую я провел в Комбре.

Перейти на страницу:

Все книги серии В поисках утраченного времени [Пруст] (перевод Баевской)

Комбре
Комбре

Новый перевод романа Пруста "Комбре" (так называется первая часть первого тома) из цикла "В поисках утраченного времени" опровергает печально устоявшееся мнение о том, что Пруст — почтенный, интеллектуальный, но скучный автор.Пруст — изощренный исследователь снобизма, его книга — настоящий психологический трактат о гомосексуализме, исследование ревности, анализ антисемитизма. Он посягнул на все ценности: на дружбу, любовь, поклонение искусству, семейные радости, набожность, верность и преданность, патриотизм. Его цикл — произведение во многих отношениях подрывное."Комбре" часто издают отдельно — здесь заявлены все темы романа, появляются почти все главные действующие лица, это цельный текст, который можно читать независимо от продолжения.Переводчица Е. В. Баевская известна своими смелыми решениями: ее переводы возрождают интерес к давно существовавшим по-русски текстам, например к "Сирано де Бержераку" Ростана; она обращается и к сложным фигурам XX века — С. Беккету, Э. Ионеско, и к рискованным романам прошлого — "Мадемуазель де Мопен" Готье. Перевод "Комбре" выполнен по новому академическому изданию Пруста, в котором восстановлены авторские варианты, неизвестные читателям предыдущих русских переводов. После того как появился восстановленный французский текст, в Америке, Германии, Италии, Японии и Китае Пруста стали переводить заново. Теперь такой перевод есть и у нас.

Марсель Пруст

Проза / Классическая проза
Сторона Германтов
Сторона Германтов

Первый том самого знаменитого французского романа ХХ века вышел более ста лет назад — в ноябре 1913 года. Роман назывался «В сторону Сванна», и его автор Марсель Пруст тогда еще не подозревал, что его детище разрастется в цикл «В поисках утраченного времени», над которым писатель будет работать до последних часов своей жизни. «Сторона Германтов» — третий том семитомного романа Марселя Пруста. Если первая книга, «В сторону Сванна», рассказывает о детстве главного героя и о том, что было до его рождения, вторая, «Под сенью дев, увенчанных цветами», — это его отрочество, крах первой любви и зарождение новой, то «Сторона Германтов» — это юность. Рассказчик, с малых лет покоренный поэзией имен, постигает наконец разницу между именем человека и самим этим человеком, именем города и самим этим городом. Он проникает в таинственный круг, манивший его с давних пор, иными словами, входит в общество родовой аристократии, и как по волшебству обретает дар двойного зрения, дар видеть обычных, не лишенных достоинств, но лишенных тайны и подчас таких забавных людей — и не терять контакта с таинственной, прекрасной старинной и животворной поэзией, прячущейся в их именах.Читателю предстоит оценить блистательный перевод Елены Баевской, который опровергает печально устоявшееся мнение о том, что Пруст — почтенный, интеллектуальный, но скучный автор.

Марсель Пруст

Классическая проза

Похожие книги

Рикша
Рикша

Незамысловатая и печальная история жизни пекинского рикши Сянцзы по прозвищу Верблюд воспроизведена в романе с таким богатством жизненных обстоятельств и подробностей, с таким проникновением в психологию персонажей, на которые способен лишь по-настоящему большой писатель, помимо острого глаза и уверенного пера имеющий душу, готовую понимать и сострадать.В романе раскрылся специфический дар Лао Шэ как певца и портретиста своего родного города. Со страниц «Рикши» встает со всеми его красками, звуками и запахами древний, во многом уже исчезнувший и все-таки вечный Пекин, его переулки и дворы, его обитатели всех профессий и сословий с их неповторимым говором, с их укладом и вкусами. Существует несколько редакций романа. В настоящем издании впервые приводится перевод первоначальной.

Лао Шэ , Лао Шэ

Проза / Классическая проза
Смерть в Венеции
Смерть в Венеции

Томас Манн был одним из тех редких писателей, которым в равной степени удавались произведения и «больших», и «малых» форм. Причем если в его романах содержание тяготело над формой, то в рассказах форма и содержание находились в совершенной гармонии.«Малые» произведения, вошедшие в этот сборник, относятся к разным периодам творчества Манна. Чаще всего сюжеты их несложны – любовь и разочарование, ожидание чуда и скука повседневности, жажда жизни и утрата иллюзий, приносящая с собой боль и мудрость жизненного опыта. Однако именно простота сюжета подчеркивает и великолепие языка автора, и тонкость стиля, и психологическую глубину.Вошедшая в сборник повесть «Смерть в Венеции» – своеобразная «визитная карточка» Манна-рассказчика – впервые публикуется в новом переводе.

Наталия Ман , Томас Манн

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХX века / Зарубежная классика / Классическая литература