Под шепчущей дверью

– Не знаю, – признался Хьюго. – Я не такой, как Мэй. И никогда прежде не видел призраков или кого-то вроде. И никогда не отличался тем осязанием, тем зрением, что делают людей подобными Мэй. Я был просто… собой. Я попытался ухватиться за родителей, оттащить их от незнакомца, но мои руки прошли сквозь них. Тогда я переключился на Жнеца, и на какое-то мгновение это сработало. Я почувствовал его. Это было похоже на взорвавшийся в голове фейерверк, на яркие вспышки. Было больно. К тому времени, как мое зрение прояснилось, они исчезли. Я пытался убедить себя, что случившееся – всего лишь плод моего воображения, но десять минут спустя в дверь постучали, и, увидев полицейских, я понял, что все это происходит не только у меня в голове. Полицейские сообщили мне известие, которого я не желал слышать. Я сказал им, что это ошибка, что это должна быть ошибка. Кричал, чтобы они убирались к черту. Вскоре пришел дедушка, и я стал умолять его сказать мне правду. Он сказал.

– Сколько вам было?

– Двадцать пять.

– О боже.

– Да. Было… тяжело. А потом ко мне пришел Руководитель. – Его голос стал немного жестче. – Через три дня после похорон. Я разбирал родительские вещи, решая, что отдать на благотворительность, и тут появился он. Он… рассказал мне… много о чем. О жизни и смерти. О том, что они образуют цикл, который не заканчивается и никогда не закончится. Горе, сказал он, – это катализатор. Преображение. А потом предложил мне работу.

– И вы согласились? Вы поверили ему?

Хьюго кивнул:

– Руководитель обладает многими качествами, большинству которых я даже не могу подобрать названий. Но он не лжец. Говорит только правду, даже если мы не желаем ее слышать. Я не сразу смог доверять ему. Не знаю даже, доверяю ли сейчас. Но он показал мне вещи, которые я считал невозможными. В смерти есть своя красота. Мы не видим ее, потому что не хотим. И в этом есть свой смысл. Зачем сосредотачиваться на чем-то, уносящем нас от всего знакомого и привычного. Как понять, что способны увидеть далеко не все?

– Я не знаю ответов на эти вопросы, – признался Уоллес. – Ни на один из них. – И это тревожило его – он чувствовал, что ответы вертятся у него на языке.

– Вера, – сказал Хьюго, и Уоллес застонал. – Не надо. Я говорю не о религии или Боге, или о чем там еще вы могли подумать. Вера не всегда… она не только про это. Я не могу склонить вас к ней, даже если вам кажется, будто я пытаюсь сделать именно это.

– А разве это не так? – спросил Уоллес, стараясь говорить спокойно. – Вы пытаетесь заставить меня поверить во что-то такое, во что я верить не хочу.

– Почему, как вы считаете?

Уоллес не знал почему.

Хьюго, похоже, решил оставить эту тему.

– Руководитель сказал, что я бескорыстен, и именно поэтому он обратил на меня свое внимание. Он видит это во мне. Я рассмеялся ему в лицо. Как я мог быть бескорыстным, если отдал бы все на свете, чтобы вернуть их? Я сказал ему, что, если бы он поставил передо мной родителей и какого-нибудь случайного человека и велел выбрать, кому из них жить, а кому умереть, я без колебаний выбрал бы маму и папу. Бескорыстные так не поступают.

– Почему?

Хьюго, казалось, удивился.

– Потому что я выбрал бы то, что сделало бы меня счастливым.

– Это не значит, что вы небескорыстны. Если бы мы не хотели чего-то для себя, то кем были бы? Вы горевали. И не смогли бы ответить иначе.

– Руководитель сказал мне то же самое.

Уоллес не знал, что он почувствовал, услышав это. Он сам был в некотором роде руководителем, и это сравнение ему не понравилось.

– Но вы все же ответили «да».

Хьюго медленно кивнул, глядя на гирлянду.

– Не сразу. Он сказал, что дает мне время подумать, но предложение не всегда будет оставаться в силе. И какое-то время спустя я собирался ответить «нет», особенно когда он поведал мне о том, что это подразумевает. Я не cмогу… я не буду вести нормальную жизнь. Подобно остальным. Работа должна быть для меня превыше всего. И если я соглашусь, то обязан буду придерживаться этого соглашения до последнего своего вздоха.

Уоллеса Прайса много в чем в его жизни обвиняли, но только не в альтруизме. Его мало заботили окружающие, если только они не вставали у него на пути. И упаси бог, если они делали это. Но тем не менее слова Хьюго прозвучали весомо. В первую очередь из-за того, что он имел в виду, а не из-за того, что сказал. Хьюго и Уоллес оказались схожи в главном для Уоллеса аспекте – оба они, взявшись за свою работу, поставили ее превыше всего остального. Но на этом сходство между ними заканчивалось. Возможно, когда Уоллес был молод и глаза у него горели, его намерения были благородны, но это благородство быстро сошло на нет. Он всегда заботился о прибыли и о выгоде фирмы. А значит, и о собственной выгоде.

Может, они с Хьюго и были похожи, но только на поверхностный взгляд. Хьюго был лучше, чем когда-либо был он. И Уоллес не думал, что Хьюго сделал бы тот же выбор, что и он.

– А почему вы передумали?