Под солнцем Тосканы

Поднявшись по лестнице на самый верх, я опускаю палец в святую воду из ручья в чаше с керамическим изображением Марии и рисую кружок у себя на лбу. Когда меня крестили, священник опустил розу в серебряную чашу с водой и побрызгал на мои волосы. Я всегда мечтала принять крещение, стоя по колено в мутной Алапахе, держась в воде сколько хватит дыхания, а потом влиться в толпу поющих прихожан. Вода из ручья в чаше Марии не смоет ни мои грехи, ни грехи мира. Для меня святая Мария — Мэри, моя любимая тётка. Мария стала другом матерей, которые терпели боль своих детей, стала другом детей, которые видели страдания своих матерей. В этом городе она парит над каждым жителем, и я привыкла к её присутствию. Английский писатель Тим Паркс говорит, что без её вездесущего образа, напоминающего человеку, что всё пойдёт как прежде, он мог бы вообразить, что происходящее с ним здесь и сейчас — уникально и невероятно важно. Ещё Тим Паркс говорит, что поймал себя на мысли, нет ли у Мадонны чего-то общего с луной. Я согласна. Моя неблагословенная вода умиротворяет. Стоя на верхней площадке лестницы, я повторяю слово acqua — аква, вода. Ребёнком я научилась выговаривать слово «аква» на берегу озера в Принстоне, под сенью деревьев, буйно цветущих розовым цветом. «Acqua, acqua», — кричала я, набирая воду в ладони и выливая себе на голову. По звучанию слово acqua больше напоминает понятия «блеск» и «водопад», понятия «влажность» и «открытие». Во мне ещё живут отголоски того детского крика, а прикоснувшись к своему мизинцу, я вспоминаю день, когда золотое колечко с печаткой — семейная реликвия — соскользнуло с пальца в траву и его не нашли. Вода жизни. Интимность памяти.

Интимность. Чувство прикасания к земле, как к ней впервые прикоснулась Ева.

Изображённый на картинах город на вершине холма покоится в ладонях Марии или под её покровом — голубым плащом. Я могу мысленно обойти каждую улицу моего городка в Джорджии. Я знаю развилки ветвей в пекановых деревьях, заполненные водой галереи шлюзов, согнутую грушу в переулке. Часто деревни на склонах холмов Тосканы кажутся большими замками — дома разрослись пристройками, улицы узкие, как коридоры, а городская площадь напоминает приёмную общественных заведений — так она гудит от народа. Церкви в деревнях походят на частные; в них отглаженные ткани, кружева напрестольных пелен и алые георгины в кувшине — как в семейных часовнях; отдельные дома воспринимаются просто как комнаты одного большого дома. Я расширяю рамки своего существования: так в детстве дома моих дедушек и бабушек, дом моей тётки и дома моих друзей, стены родного дома были для меня такими же своими, как линии моей ладони. Мне нравятся извилистые улицы, ведущие вверх, к монастырю, я могу положить кружево, требующее починки, в окно монастыря на «колесо святой Екатерины», повернуть его, и кружево поплывет к невидимой монахине, — её сёстры по вере плели кружева в этом огромном крыле замка на протяжении четырёх сотен лет. Мне не видно даже мельком ни её серповидных ногтей, ни тени её монашеского облачения. На улице две женщины, которые, похоже, знают друг друга всю жизнь, вяжут, сидя на деревянных стульях в дверях своих домов. Мощённая камнем улица круто спускается вниз к городской стене. У подножия стен простирается широкая долина. Вверх по этой до нелепости крутой улице едет миниатюрный «фиат». По ней не взобраться ни одной машине. Псих какой-то. Помнится, мой отец умел пересекать разбухшие ручьи, под которыми скрывались неожиданные ухабы. Я приходила в ужас. Отец же смеялся и гудел в свою сирену, хотя вода поднималась до уровня окон автомобиля. Или мне казалось, что так высоко?

Мы можем снова поселиться в этих больших домах, отодвигать задвижку ворот, просто повернуть огромный железный ключ в замке и толкнуть дверь.

Solleone: Самое жаркое время года