Под солнцем Тосканы

Увеличительный суффикс «-оне» в итальянском языке один из самых употребительных. Скажем, дверь, porta, становится portone, и теперь уже имеется в виду главный вход в дом. Башня, torre, становится torreone, так называется та часть Кортоны, где, очевидно, когда-то стояла огромная башня. Овощной суп minestrone всегда очень насыщенный, густой. A solleone переводится как «большое солнце». Этим словом обозначают дни, когда Солнце находится в созвездии Льва. У нас на Юге их называли собачьими днями. Наша повариха объясняла мне: в сильную жару собаки сходят с ума и кусают людей, и меня укусят, если я не буду её слушаться. Позже, к своему разочарованию, я узнала, что это всего лишь дни, когда Сириус, звезда собак, восходит и заходит вместе с Солнцем. Учитель астрономии сказал, что Сириус вдвое больше Солнца, и я втайне считала, что усиление жары как-то связано с этим. Здесь, в Италии, увеличившееся солнце заполняет собой всё небо. Цикады создают аккомпанемент этой возросшей жаре. Не представляю, как насекомое размером с палец ухитряется издавать такой шум. Создается впечатление, что кто-то трясёт тамбуринами, а к полудню переключается на ситар. И только ветер заставляет цикад умолкнуть; вероятно, им приходится повисать на ветке, а они не могут и держаться, и вибрировать одновременно. Но ветер поднимается редко, разве что время от времени приходит сирокко, порывы которого не несут прохлады, пока палит солнце. Если бы я была кошкой, я бы выгнула спину. Этот горячий ветер несёт частицы пыли из африканских пустынь, и они оседают в горле. Я развешиваю выстиранное бельё, и оно высыхает за несколько минут. Бумаги летают по всему моему кабинету, как выпущенные на свободу белые голуби, потом садятся по всем четырём углам комнаты. Липы сбрасывают все сухие листья, какие остались, и цветы внезапно, кажется, теряют свои краски, хотя этим летом было достаточно дождей, так что мы могли добросовестно поливать их каждый день. Шланг забирает воду из старого колодца, и в конце жаркого дня цветы, должно быть, недовольны сильным потоком ледяной воды. Возможно, от этого они так истощены. Груша на передней террасе похожа на женщину с задержкой в две недели. Фрукты на деревьях следовало бы прореживать. Ветви ломятся под тяжестью золотых груш, уже приобретающих красноватый оттенок. Я не могу решить, то ли мне читать метафизику, то ли готовить еду. Что важнее: первичная сущность бытия или холодный чесночный суп? В конце концов, между ними не такая уж большая разница. А если и большая, ну и что: слишком жарко, не до осмысления.

Чем жарче день, тем раньше я выхожу на прогулку. Восемь, семь, шесть часов утра — сколько бы ни было времени, я всё равно намазываю лицо солнцезащитным кремом. Моя прогулка начинается у городской башни. Дорога вниз ведёт к Ле-Челле, старинному монастырю, где крошечная келья святого Франциска смотрит на каньон, по которому весной течёт бурный ливневый поток. Первые францисканские монахи, жившие отшельниками на горе Сант-Эджидио, основали этот монастырь в 1211 году. Его архитектура напоминает об их пещерах — это многоуровневый каменный улей, растущий вверх по склону холма. Приходя туда, я осязаемо ощущаю покой и одиночество. В начале лета поток воды, текущий по крутому каньону, звучит как музыка, и иногда поверх музыки я слышу пение. Но сейчас русло практически высохло. Огороды у монахов просто образцовые. Один из братьев-капуцинов, живущих тут, сейчас устало тащится босиком в гору, к городу. На нём грубое коричневое одеяние и странная остроконечная белая шапка (отсюда название кофе со взбитыми сливками — капучино), он подтягивает себя вверх с помощью двух палок. У него белая борода и ожесточенные карие глаза, он похож на привидение Средних веков. Поравнявшись со мной, он улыбается, говорит: «Добрый день, синьора. Тут хорошо», — и, махнув в сторону бородой, указывает на пейзаж. И проскальзывает мимо, эдакий Отец Время на лыжах бездорожья.