Сплю и вижу себя, десятилетнего, в побеленной, довольной бедной комнатке, где живу вдвоем с мамой. Догадываюсь в глубине души, что это уже какая-то
События не заставляют себя ждать. Сам собой включается старенький телевизор, и узколицый строгий капитан с гладкой седой прической рассказывает зрителям, что завтра его учебный фрегат с курсантами отправляется в Средиземное море, а потом вокруг Африки и в Австралию.
Камера показывает округлую черно-белую корму трехмачтового корабля. На корме надпись: «Орiонъ». Именно так, хотя время-то явно наше, конец двадцатого века.
Пронзительная догадка, что вот он, редкий счастливый шанс, срывает меня со стула.
Мамин голос вслед:
— Ох, Славка, ты опять что-то придумал!
Но я уже на улице. И не один, с друзьями— приятелями из своего детства: Толькой Петровым, Вовкой Покрасовым, Амиром Рашидовым, Семкой Левитиным, Володькой Никитиным. И ничуть не удивляет меня, что они сейчас такие же пацаны, как и я, хотя ого-го сколько лет прошло с нашей тюменской школьной поры. Впрочем, это и они, и не совсем они. Загорелые до бронзового блеска мальчишки в одинаковых белых матросках — дети сказочного приморского Города. Друзья из моих многих снов…
Мы одержимы одним отчаянным желанием: быть с теми, кто уходит в дальнее плавание. Мы носимся по улицам, встречаем штурманов в ослепительной белой форме.
— Вы с «Ориона»? Возьмите нас с собой! Ну, пожалуйста!
И, конечно, слышим в ответ, что нельзя. В отказах нет сердитости и насмешки, есть даже сочувствие, но…
— Сперва надо вам, ребята поступить в мореходку. Да и экипаж укомплектован полностью…
Мы находим новых моряков с фрегата. Упрашиваем опять. Но увы…
Приятели мои откалываются от компании один за другим. Дольше всех со мной ходит Володька Никитин. И вот мы видим
— Володька, это он! Идем!
Но Володька, самый романтичный из моих друзей, обреченно говорит:
— Да ну, ничего не выйдет. — И уходит. Как-то растворяется в зелени ближних кустов. Я цепенею на месте. Но… сейчас или никогда!
— Господин капитан!
Я стою перед ним навытяжку, и он смотрит на меня с высоты своего роста. С большущей высоты. С легкой досадой, но терпеливо.
— Слушаю вас.
— Товарищ капитан… Ну, пожалуйста… Хоть не на весь рейс, а только до Гибр
— Вы не представляете, сколько ваших сверстников уже просились, — отвечает он.
— Представляю! Но они в конце концов отступились, а я… вот… Я остался последний…
Меня покалывает совесть, что я как бы бросил, не уговорил остаться Володьку. Но он же сам виноват…
— Я последний из всех…
Этот аргумент, кажется, чуть смягчает неприступного командира «Ориона».
— А как же со школой? Рейс будет длинный…
Во мне просыпается память о том,
Ну и не на-адо!!
— Товарищ капитан «Ориона»! Я пошел в школу с шести лет и могу свободно пропустить год!
Он чуть наклоняется.
— А мама-то тебя отпустит?
— Да!!
Конечно, она отпустит! И будет терпеливо ждать моих писем с океана, а я привезу ей в подарок груду кораллов и раковин!.. Господи, как хорошо, что мама
Капитан снова выпрямляется.
— Ладно. Сейчас я еду на совещание в пароходство, отправляйся туда и дождись меня на третьем этаже у двадцать шестого кабинета. Твердо не обещаю, но, может быть, что-то придумаем…
Вот оно счастье…
Я опять вытягиваюсь в струнку. Подбородок задран, ладони прижаты к мятым парусиновым шортикам.
— Есть! Товарищ! Капитан!
…Теперь главное — добраться до пароходства. Капитан-то укатил на синей «Волге», меня с собой на позвал. Оно и понятно! Не хватало еще, чтобы десятилетний кандидат в юнги-салажата раскатывал с капитаном в одной машине!
Где пароходство, я знаю! Это длинное здание из пористого песчаника с мраморным античным портиком. Там у входа — адмиралтейские якоря с оспинками ржавчины и тяжелыми звеньями цепей. Недалеко от спуска к Кошачьей пристани (вот такое выскочило во сне название). И дорога мне известна. Скорее!