Под стук колес

Весной, 1944года, при освобождении Одессы и Одесской области шли ожесточенные бои и, отступая под напором советских войск, фашисты бросали не только оружие, но и технику. А уж боеприпасов было брошено неисчерпаемое количество. И в степи, и в лесозащитных полосах валялись патроны, гранаты, мины, снаряды. И даже нам, «детям Победы» хватило этого «добра».

В одном, небольшом селе, Озёрном, за околицей лежала огромная, немецкая авиабомба. Коричневая, по бокам от ржавчины и вытертая до блеска сверху. Весом если не тонну то 500 кг. точно. Бомба была (как сейчас говорят) полностью упакована. Два раза в неделю, среду и субботу, сюда из ближайших деревень приходила молодежь на танцы. Так и говорили: Завтра танцы на бомбе. Когда все собирались, гармонист как бы нехотя, важничая, садился на неё посредине, а по бокам усаживались две крали и, растягивая меха, перебирая лады, маэстро играл вальс, танго, фокстрот и так далее. Веселье заканчивалось обычно мирно, без драк, где-то около часу ночи. Трудно сказать, сколько бы это продолжалось, но как всегда вмешался его Величество Случай. Где-то в 1957 году партия объявила кукурузу королевой полей и оной засеяли всё что могли, а для её переработки и хранения начали строить заводы. Один такой завод начали строить и у нас. А для строительных нужд, песок брали в степном карьере за нашим селом, в сторону Мигаево. Песок был отменный, ярко-жёлтый кварц в солнечных лучах горел как золото. Экскаватор брал его ковшом снизу, а сверху пласт за пластом осыпался новый слой. Однажды, когда обрушился новый пласт песка, на срезе показалась огромная авиабомба. Через мгновение она медленно сползла вниз, и из рыхлой кучи песка, торчал только стабилизатор. Приехали сапёры, приказали выгнать экскаватор и рванули её прямо на месте.

– Ну чё, испугался? – спросили они машиниста.

– А чего её боятся – ответил тот – у нас такая в Озёрном лежит, на ней танцы всегда играют. Сапёры опешили, какие танцы на бомбе? Приехали, увидели, увезли и взорвали. Председатель сельсовета и председатель колхоза получили от вышестоящих товарищей по полной программе, а на месте бомбы были вкопаны лавочки. Но вот незадача, на танцы больше никто не приходил. Говорят, что иногда вечерами там играл одинокий гармонист, но желающих танцевать не было. Не было бомбы.

Волки

Лесничий Кардамычёвского леса, Иван Рябоконь, ехал на свою заимку. Погода была солнечная, морозец градусов 15, настроение отличное. Весело бежала, ёкая селезёнкой, каурая лошадка, легко скользили небольшие сани с бесценным своим грузом, который призывно плескался в двух молочных бидонах. Они были аккуратно укутаны ватным одеялом и укрыты от завистливых глаз, свежим, душистым сеном. Дорога шла сначала по степи, потом через замёрзшую речушку Кучурган и вошла в лес. Скрипел снег под полозьями, пахло лошадиным потом, тихонечко и как-то мелодично, позванивали бидоны. И в предчувствии скорого отдыха, лесничий запел хрипловатым голосом, знакомую до боли ему песню:

– Эх, дорожка, фронтовая, не страшна нам бабёнка любая.

Уже прошло 12 лет после Великой Победы, а ему всё ещё снились немецкие мессеры, взрывы бомб, и нелёгкие, фронтовые дороги. Прибыв на место, он сначала выгрузил кадку, за ней котёл, потом две фляги с брагой, занёс всё это в избушку и растеряно остановился. Не было змеевика! Ругая себя, на чём свет стоит, вылил брагу в кадушку, а пустые фляги бросил в сани и, хлопнув дверью, заторопился домой. До деревни было километра четыре и как не торопись, а время идёт. Возвратившись назад, к зимовью, Иван увидел, что дверь в избушку открыта, но не придал этому большого значения. Не спеша распряг лошадь, завёл её в конюшню, бросил сена в ясли и с приличной охапкой дров вошёл в избушку. То, что он увидел, не входило ни в какие планы. На полу, вокруг пустой, (как потом оказалось), кадки, лежали, в шикарных шубах, мертвецки пьяные три волка. Один лежал на спине, раскинув лапы в разные стороны, другой на боку, а третий, наверное, вожак, лежал на животе, вытянув задние ноги, а передними обнимал кадку и прижав к ней голову. Такой подлости от хищников Иван не ожидал и в начале, даже растерялся, но после войны, за шкуру волка, на приёмном пункте, давали тысячу рублей, а зарплата у лесничего была всего триста двадцать, и он сразу же сообразил свою выгоду. Не откладывая дело в долгий ящик, «раздел» серых халявщиков до «нижнего белья» а через несколько дней, в субботу, поехал в Одессу на привоз, где старый еврей, дядя Сеня, принимал от охотников шкуры разных зверей, от сусликов до медведей. Но медведей в Одесской области никогда не было, а шкурки сусликов его мало интересовали и дядя Сеня, прямо, скажем, скучал. Хотя скучать на Привозе, в принципе, невозможно.