Под управлением любви

Вроцлав. Лиловые сумерки.
Первые соки земли.
Страхи вчерашние умерли,
новые – где-то вдали.

Будто на мартовском острове

не расставаясь живем,
всё еще братьями-сестрами
гордо друг друга зовем.

Нашу негромкую братию

не погубило вранье.
Всё еще, слава Создателю,
верим в спасенье свое.

Сколько бы мартов ни минуло,

как ни давила бы мгла,
только бы Польска не сгинула,
только б Россия смогла.

«Полночь над Босфором. Время тишины…»

Полночь над Босфором. Время тишины.
Но в стамбульском мраке, что велик и нем,
крики моих предков преданных слышны…
Инч пити асем? Инч пити анем?[4]

Если б можно было, как заведено,

вытравить из сердца, позабыть совсем!
Но на древних плитах – черное пятно…
Инч пити анем? Инч пити асем?

Это ль не отрава? Это ли не яд?

Полночь быстротечна. Времени в обрез.
Если я не знаю, ты, мой дальний брат,
Инч пити асес? Инч пити анес?[5]

«Европа пьет водичку из Босфора…»

Анатолию Рыбакову

Европа пьет водичку из Босфора
и Азия. Вода на всех одна.
Босфор для них – дорога и опора,
но кровь веков на дне его видна.

Неужто ради золота и пищи

от лет младых до гробовой доски
мы столько поистратили кровищи,
что сердце холодеет от тоски?

За все платить приходится жестоко.

Все остальное – суета и прах.
За черный камень, брошенный в пророка,
за слезы на его похоронах.

Когда придут большие перемены —

не ради власти, злата и жратвы
очнется мир и вскроет себе вены
длиною от Босфора до Москвы.

Красный клен

Красный клен, мое почтение!
Добрый день, вермонтский друг!
Азбуки твоей прочтение
занимает мой досуг.

Каждый лист твой что-то важное

говорит ученику
в это жаркое и влажное
время года на веку.

Здесь из норвичского скверика

открывается глазам
первозданная Америка,
та, что знал по «голосам».

Здесь, как грамота охранная,

выдана на сорок дней
жизнь короткая и странная
мне и женщине моей.

Красный клен, в твоей обители

нет скорбящих никого.
Разгляди средь всех и выдели
матерь сына моего.

Красный клен, рукой божественной,

захиревшей на Руси,
приголубь нас с этой женщиной,
защити нас и спаси.

«Париж для того, чтоб ходить по нему…»

Париж для того, чтоб ходить по нему,
глазеть на него, изумляться,
грозящему бездной концу своему
не верить и жить не бояться.

Он благоуханием так умащен,

таким он мне весь достается,
как будто я понят уже и прощен,
и праздновать лишь остается.

Париж для того, чтоб, забыв хоть на час

борения крови и классов,
войти мимоходом в кафе «Монпарнас»,
где ждет меня Вика Некрасов.

«Сладкое бремя, глядишь, обернется копейкою…»

Рахели